Ольга Романовская - Песочные часы
При виде лотка торговца сладкими булочками с корицей потекли слюнки. Когда я в последний раз ела? С утра. Замерла, раздумывая, стоит ли побаловать себя, а потом решительно потянулась к скромному кошельку, болтавшемуся на шее. Пара медяков погоды не сделает, а сил и уверенности прибавят.
Удовольствие обошлось баснословно дёшево — в один медяк — и оказалось божественно-вкусным. Пристроившись на крыльце какого-то дома, я, смакуя, поглощала булочку, с интересом обозревая толпу.
На ступеньке выше примостилась какая-то женщина, судя по одежде, аверда, но из низов. Глянув на меня, она поинтересовалась, не приезжая ли я. Между нами завязался короткий разговор, в конце которого женщина предложила проводить меня до аптеки.
Мы свернули с оживлённой улицы в какой-то глухой переулок, срезая дорогу.
Я наклонилась, чтобы поправить развязавшуюся шнуровку ботинка, когда в рот засунули кляп — чей-то носовой платок.
Отчаянно брыкаясь, я пыталась вырваться из рук выросших, будто из-под земли, мужчин, но они без труда засунули меня в мешок.
Последнее, что я запомнила, — удар по голове, которым наградил меня кто-то из похитителей.
Во рту чувствовался странный привкус. Когда сознание более-менее ко мне вернулось, я поняла, что это кровь. Кто-то разбил мне губу.
Голова гудела, раскалываясь на части. Радовало, что больше меня не били. Зато связали за спиной руки. Видимо, я уже долго так пролежала, потому что они успели онеметь.
Повертевшись, я смогла осмотреться. Лежу на полу в каком-то помещении без окон, судя по всему, в подвале. Подо мной — чей-то плащ. Такое проявление заботы порадовало и вселило надежду, что меня похитили не для того, чтобы убить.
Глаза резанул яркий луч света — открылась дверь.
Я заёрзала, но закричать не решилась.
— Красиво лежишь! — с ехидцей прошипел над ухом мужской голос. — Наверное, уже успела меня забыть? А я помню. У меня хорошая память, а твою я сейчас освежу.
Мужчина ударил меня ногой в живот. Скрючившись от боли, я застонала.
— Ну как, память вернулась, кеварийская сучка? Я сделал то же, что посмела сделать ты. Не будь Сашер таким добреньким, давно бы в земле сгнила, тварь!
Я начала судорожно вспоминать, где и когда пересеклись наши дороги, когда я могла его ударить, и вспомнила, пристально вглядевшись в цвет волос араргца. Чёрно-палевые. Норн с торгов. Шоанез!
— По глазам вижу, что вспомнила, — довольно ухмыльнулся норн. — А теперь вставай и топай за мной. Полагаю, Сашер не слишком расстроится, если я заменю одну торху на другую, да ещё доплачу. А тебя, детка, я отправлю туда, где тебе и место.
— Вы не имеете права, по закону вы совершаете преступление!
Не знаю, откуда во мне взялась эта храбрость, но я не побоялась выпалить всё это ему в лицо. Тот отреагировал неожиданно спокойно, даже не ударил.
— А ты, как посмотрю, успела свои права выучить! Нет, кеварийка, я ничего не нарушаю, потому что официально ничего не делаю. Это не мой дом, не мои люди, и меня здесь нет. Единственное, в чём меня можно обвинить, — не обратил внимания на подозрительных личностей, тащащих рабыню.
— Эй, заходите! — крикнул он кому-то.
Дверь снова отворилась, и в помещение вошла женщина. Та самая женщина, которая вызвалась меня проводить. Только теперь она была одета иначе: богаче, ярче. Вся в золоте, а глаза густо подведены чёрным. Вскоре к ней присоединилась и вторая, постарше, обрюзгшая, но тоже увешанная броскими драгоценностями.
— Мой норн, — обе женщины низко поклонились.
Шоанез не ответил на приветствие и сел на единственный стул, пододвинув его ближе ко мне:
— Можете приступать. Смотрите, сколько угодно.
Та, что моложе, наклонилась и задрала мне юбку, осматривая ноги. Вторая расшнуровала платье. Когда пожелтевшие, унизанные безвкусными перстнями пальцы потянулись к моему рту, я не выдержала и укусила её. Взамен получила пощёчину.
Было мерзко, так мерзко, что я предпочла бы умереть, чтобы не подвергаться унизительному осмотру.
— Нет, не возьму, хотя красивая, — покачала головой пожилая. — Я уже не в том возрасте, чтобы учить уму-разуму девочек. Да и торха… Нет, не возьму!
Ещё раз поклонившись Шоанезу, она вышла. А вторая осталась. Отошла на пару шагов, пристально глядя на меня, а потом обернулась к норну:
— Сколько она пробыла торхой?
— Не беспокойся, Трувель, это она уже должна уметь, — равнодушным скучающим тоном ответил Шоанез. — Если нравится, поговорим о цене.
Женщина задумалась, ещё раз придирчиво осмотрела меня.
— Придётся нанимать мага, ломать защиту браслета… Это дорого. С другой стороны, товар ценный. У неё нежная кожа, красивые глаза, фигура, кое-какой опыт, образование… Я бы взяла для дорогих клиентов. Сто пятьдесят, мой норн.
— За неё платили четыреста пятьдесят цейхов, — Шоанез оценил меня дороже.
— Ну, тогда она была невинна, а невинность всегда в цене, — рассмеялась женщина. — Теперь товар подпорчен, к тому же не вами, мой норн. Я и так даю слишком много за краденную торху, рискую, очень рискую…
— По рукам! — недовольно буркнул норн. — Давай деньги.
— Э, не так сразу, мой норн! Сначала её осмотрит врач…
— Сейчас, Трувель, или будешь болтаться в петле.
Осознав, куда меня хотят продать, я ужаснулась. Никогда не думала, что буду молиться Шоану оставить меня торхой.
Женщина и Шоанез вышли, продолжая горячо обсуждать способ оплаты, а в помещение вошли печально знакомые мужчины.
На этот раз мешок на меня не накинули, просто взвалили на плечо и вынесли на открытый воздух.
Квартал, в котором я оказалась, заметно отличался от того, в котором жил хозяин: низкие лагучи, склады, сараи, грязь, снующие по мостовой крысы. Теперь я поняла, почему никто не заподозрит, что Шоанез когда-либо бывал здесь.
Самого его я увидела через пару минут — пронёсся мимо верхом на гнедом скакуне. Значит, об оплате договорились.
— Несите её ко мне, мальчики! — весело крикнула моя покупательница. — Тут недалеко, через три улицы. «Красная дама».
При звуке этого названия мужчины расплылись в улыбке. Очевидно, они там бывали и получили удовольствие. Какое — уточнять не требовалось.
Висела на плече у мужчины и думала: так ли плохо жилось в доме хозяина? Признаться, предложи мне кто-то шанс вырваться отсюда, добровольно вернуться, я бы вернулась.
Между куклой и циновкой в прихожей есть разница.
Но зачем им понадобилось связываться с торхой, и как мамаша собиралась дезактивировать браслет? Зачем столько возни? Я же не принцесса — имени заведению не принесу. Или остальные девушки, те, что продают себя добровольно, настолько ужасны, что на их фоне я выгляжу королевой?
