Черноводье (СИ) - Зимовец Александр

Остановившись на берегу по щиколотку в соленой воде, я уставился на каравеллу. Со стороны это, должно быть, выглядело так, словно я застыл, как истукан. Как будто купание в соленой воде превратило меня в соляную статую, словно жену Лота. Но на самом деле мне было далеко до ледяного спокойствия статуи.

Нажать на невидимую кнопку под сводом черепа. Активировать красную сеточку, навести ее глазами на каравеллу. Попробовать захватить огромный корабль целиком.

О, я сразу же почувствовал то, насколько невыполнимо то, за что я взялся. Словно Архимед, пытающийся сдвинуть Землю без всякой точки опоры.

Голову пронзила такая боль, словно по ней саданули со всей силы бутылкой. Сходство усиливалось из-за громкого звона в ушах. Мышцы рук, ног, шеи и даже языка сперва налились чугунной усталостью, а затем — тянущей противной болью. Лицо мое, должно быть, искривилось, как у неумелого штангиста, взявшего не свой вес.

— Что ты делать? — услышал я с борта возглас Морионе и на секунду скосил взгляд в ту сторону. Вопреки моему совету, вся команда столпилась возле борта, глядя на меня с суеверным ужасом. Должно быть, они ждали от меня спасения. Но никто лучше меня не знал, насколько их надежды несбыточны.

— Держитесь… там! — попытался крикнуть я, но, скорее всего, у меня вырвался лишь хриплый шепот, и они не услышали. Не было сил говорить. Даже смотреть сил не было.

Красная сеточка рассыпалась, и мне пришлось собирать ее снова. Толпа кровожадных мертвецов была уже совсем близко, и я знал, что уйти от них не успею, а на драку не останется сил.

Ну и черт с ними. Черт со всей этой жизнь. Нахрен это все нужно, если я никому не смогу помочь? Всю жизнь в Москве я играл в убогие игрушки, а всю жизнь здесь — громоздил одну ошибку на другую. Может быть, хватит? Может быть, пора что-то сделать для людей, пусть Ник и его банда не считают их за людей? Пусть даже они, в самом деле, не люди, не все ли равно? Они живут, любят, мечтают, кричат от боли и боятся смерти. Разве это не делает их людьми? Разве я чем-то лучше их?

Еще одно усилие. Перед глазами поплыли цветные круги, а утратившие силы дрожащие колени подогнулись подо мной, и я повалился на колени, взметнув россыпь соленых брызг. На секунду мне показалось, что деревянная туша корабля дрогнула, но, скорее всего, это просто дрогнул мир перед моими глазами.

Раздался громкий скрип, но, возможно, это скрипели последние рвущиеся во мне жилы или от натуги лопались барабанные перепонки. Перед глазами все плыло, море вместе с «Вестницей» заваливалось куда-то в сторону, и я уже плохо соображал, где верх, а где низ.

Вскоре, впрочем, ни верха, ни низа не стало, и перед глазами осталось одно лишь серое тусклое небо, а к шее и лицу подступил липкий холод морской воды.

Интересно, что со мной будет? Успею ли я захлебнуться раньше, чем до меня доберутся мертвецы и разорвут на части? Наверное, нет. Здесь совсем неглубоко. Вот и все, кажется.

Со стороны «Вестницы» до меня доносились крики и шум, но я уже не хотел в них вслушиваться. Моим слухом полностью завладел шелест волн, накатывавших на берег у самых моих ушей.

После чудовищного напряжения так приятно было расслабиться и ничего не делать. Как же это хорошо, когда ты сделал все, что мог, и от тебя больше ничего не зависит! Можно просто лежать, смотреть в небо и ждать неизбежного.

На секунду мне показалось, что в шелесте волн и в шепоте ветра я слышу голос. И, конечно же, это был ее голос, Киры. Слов было не разобрать, но по интонации я понимал: она говорила, что я все сделал правильно. Она бы и сама поступила так же. Собственно, она так и поступила там, возле разрушенной черной башни.

Я хотел что-то ей ответить, но я слишком устал для этого. Впрочем, сил у меня уже не было даже на то, чтобы слушать ее и смотреть в небо. И я просто перестал.

Глава 24

«Золотой медведь», дорогой кабак на ратушной площади Крюстера, был этим вечером почти полон. Холодные стены, покрытые затейливыми фресками со сценами охоты и пиров, отражали эхо десятков голосов, гулявших эхом по темной общей зале.

Солидные господа, расстегнув для удобства серебряные крючки на дорогих цветастых камзолах, попивали свежее ароматное пиво, закусывая тушеными кроличьими ножками, обложенными горками кислой капусты, и ведя степенные серьезные беседы. Иногда, впрочем, то из одного угла, то из другого доносился раскатистый смех кого-нибудь из почтенных негоциантов, услышавших, должно быть, непристойную шутку.

Среди местных завсегдатаев считалось совершенно естественным подсесть и к чужому столику и завести беседу о ценах на полотно или о ходе войны между Карнарой и Каруином. Но к нашему столику в дальнем углу общей залы никто подсаживаться не решался, хоть нас и было за ним всего двое.

Напротив меня сидел высокий худощавый молодой человек в белом плаще, надетом поверх черной сутаны. На отвороте плаща красовалась эмблема: черный василиск, воинственно вставший на дыбы.

Проходившие мимо нас завсегдатаи косились на плащ моего собеседника враждебно и даже с отвращением, но в драку никто не лез. А на меня и вовсе не обращали внимания.

— Вот… а что было потом, я уже не помню, — закончил я. — Очнулся уже на борту дня через два. Меня лейтенант вытащил. Спрыгнули они с борта с одним из солдат и вдвоем меня дотащили еле-еле до корабля. А его уже в море уносить начинало отливом.

Брат Стефан, слушая мой рассказ, только сочувственно кивал головой, и иногда шевелил губами. Меня кольнуло неприятное чувство, когда я догадался: он повторяет некоторые места про себя, чтобы получше запомнить и потом пересказать. Вот только кому: Сергею или своему орденскому начальству?

Братом Стефаном он звался всего полтора года, с тех пор, как стал официальным представителем Сергея при дворе орденского Магистра, а впоследствии — послушником. Ордену Василиска позарез нужны были толковые маги, и они не посмотрели даже на то, что принимают в свои ряды пришельца из ниоткуда, даже и не крещеного должным образом. Орден Василиска, капитул которого наполовину состоял из бродяг и наемников, не был щепетилен в вопросах веры.

Сергей против такого не возражал. Он всегда был только за, если кто-то из насельников Кернадала находил свое место в этом мире.

— Стало быть, ты целую каравеллу с места сдвинул? — уточнил он, поглядывая на меня, кажется, с легкой опаской.

— Выходит, так, — ответил я. — Там немножко сдвинуть надо-то было…

— Ну, все-таки, — он жадно отхлебнул из кружки пивную пену, задумавшись о чем-то.

— Ну, а как переговоры? — спросил я. Степа приехал в качестве секретаря орденского посольства, что явилось в Крюстер в рамках, кажется, последней попытки Ордена и Республики договориться о разделе границ без драки.

— Тяжело, — ответил Степа, помедлив секунду. — Драка из-за каждой деревеньки, из-за каждого леса, да чего там — каждого дерева в этом лесу. Все понимают, что мир сейчас нужен, что воевать нет сил, но никто никому не хочет уступать.

— И чем, по-твоему, это закончится? — поинтересовался я.

— Закончится это, по-моему, плохо, — констатировал Степа. — Если б ваша экспедиция удалась, наши бы, наверное, на попятную пошли, чтобы уж побыстрее мир подписать — и с глаз долой. Дальше можно было бы обустраивать тот кусок графства, что по всем правам наш. А теперь… видишь ли, теперь у них засела мысль, что можно и весь Крюстер захапать, если поднажать хорошенько. И что вашим теперь нужно идти на уступки.

— «Нашим»? — с усмешкой переспросил я.

— Ну, а как иначе? — Степа пожал плечами. — Ты же влез во всю эту историю по самые плечи. Так что теперь они — твои, а Орден — мои.

— Я из этой истории вылезаю, — ответил я, допив остатки горьковатого темного пива из глиняной кружки и стукнув донышком о массивный стол. — Еду в Кернадал. И тебе советую. Там скоро будет очень жарко, и каждый человек будет не лишним.

— Ты уверен? — переспросил Степа, со значением прищурив глаза.