Иней Олненн - Книга 1. Цепные псы одинаковы
Но в этот час сошлись в заповедной роще два врага заклятых, могучих, чьи глаза ненавистью горят, а мечи крови просят, не остановить их вечуварам. Кхигд потихоньку принялся заклинания творить, но вскоре понял: не помогут. Вокруг этих двоих такие силы вьются, что никакие заклинания их не усмирят. Кхигд вздохнул и неподвижно застыл, весь в зрение и слух обратившись.
И сказала девица:
— Вот ответ мой.
Подняла с земли локон свой и по ветру развеяла.
— Уходи, Вепрь, — говорит. — Нашим дорогам не пересечься ни теперь, ни потом.
Рассмеялся Рунар, и был страшен его смех — смех приговоренного. Бешеная ярость охватила его — снова перешел ему дорогу Ветер! — и схватилась рука за меч, но поверх его ладони легла ладонь девицы тонкая, и как ни сильна была ненависть Вепря, но эта ладонь погасила ее.
Рунар отступил, и боль, смешанная с неутоленным гневом, исказила его лик. И сказал он Ингерду:
— В яму ты попал, Волк, глубока яма, не выберешься. А я тебя землей сверху присыплю, знатная могила будет. Побывал я в твоей шкуре, Волк, и не успокоюсь, пока не сниму эту шкуру с тебя.
И прочь пошел в лес, где конь его дожидался. Смотрит Ингерд, как уходит враг его, за коим днями и ночами охотился, и не может шага за ним сделать, ибо держат его глаза цвета вишни спелой, от которых — знал — никогда не откажется.
Ничего не сказал, кинжал вытащил, черную прядь срезал да под ноги девице бросил, как велит обычай. Ведал, что беду накличет, он с любой бедой сразиться мог, да ведь судьбу все одно не обойдешь. Забыл сейчас Ингерд о Рунаре, забыл о мести, о бёрквах забыл, но только — до рассвета, когда угаснет Имарь-день и умрут принесенные клятвы.
А с рассветом пришли волки и разбудили его, в траве высокой спящего. Очнулся Ингерд, приподнялся — рядом девица лежит, волосы темные по руке его разметались. Долго смотрел на нее Ингерд, сердце свое слушал. А говорило сердце, что не расстаться ему с этой девицей, как рассвет весенний, чистой, что забрала она его одиночество и отняла свободу, и куда бы он ни пошел — дорога у них теперь одна на двоих.
Но непозволительно ему было сердцу своему доверяться, о другом думать было надо, о том, как из капкана, что сам себе поставил, выбраться.
Тихонько руку из-под головы ее вытащил, думал, не разбудит, тихо уйти хотел. Но проснулась девица, вздохнула глубоко, к нему потянулась и шепчет:
— Неужели покинешь меня? Возьми с собой, я помогу тебе.
Ингерд провел ладонью по ее щеке и ответил:
— Я связал себя хаттмар. Ты ничем не поможешь мне. Имарь-день ушел, духи освобождают тебя от клятвы, я же не освобожусь никогда. Возвращайся к отцу.
Сильной была Кьяра из рода Стиэри, не заплакала, лишь голос дрогнул, когда сказала:
— Но потом, когда исполнишь ты клятву свою, вернешься ли ты?..
— Вернусь. Если буду жив.
— Ты не можешь умереть. Если мы погибнем, с нами погибнет род Черного Волка. Не допусти этого, Ингерд.
— Я погибну, если не исполню клятву.
— Тогда поспеши исполнить ее, пока след Вепря еще не остыл.
— Кьяра…
— Меня не жалей. Возвращайся, когда станешь свободным.
С этими словами по земле лозой вытянулась, с боку на бок перекатилась, и глядит Ингерд — перед ним волчица, как смоль, черная, одним прыжком через него перемахнула и в кустах пропала. Рассмеялся Ингерд, головой покачал: знала эта девица обычай старый, у Волков принятый: волк через волка перескакивает — навек к себе привязывает. Потом сам оземь ударился, зверем обернулся и в лес подался, а два других волка за ним след в след.
А той самой ночью, что Ингерда с Кьярой обручила, пожаловал к отцу ее, Исмелу Стиэри, могущественный эриль Харгейд.
Не спалось янгару Исмелу, похаживал он по палатам светлостенным, думу думал. В годах был янгар, седой весь, но телом и умом крепкий, а мудрее его вокруг Соль-озера никого не сыскать было. К нему за советом шли Орлы и Лисы, Соколы и даже Барсы, что жили дальше остальных. Мудр был янгар, потому как сызмальства у названного эриля учился.
И вот сегодня мучили его тревоги да предчувствия, и не мог он их разгадать, и потому лишали они его всякого покоя. Вот тут-то эриль Харгейд и является, ровно узнал, что помощь его требуется.
Является, значит, так это неслышно — ни тебе собаки во дворе залаяли, ни тебе половица скрипнула, ни тебе огонек лучины дрогнул. Явился на пороге в своем темно-зеленом балахоне, по низу запыленном, с неизменным посохом в руке, а волосы длинные так и блестят, и весь он точно из снега и льда изваянный.
Вздрогнул янгар Исмел, посреди горницы остановился и спрашивает:
— Что привело тебя в стан Белых Туров, эриль? Какие вести — худые иль добрые — принес ты мне? По глазам вижу, стряслось что-то. Говори.
Лик эриля суров был, а взгляд мрачен, он молчал, подбородок на посох положив, а потом сказал:
— Ты потерял ее, янгар. И я ее тоже потерял.
Исмел Стиэри сел на лавку, потому как ноги отчего-то не захотели его держать. Прожитые годы вдруг навалились на плечи всей своей тяжестью невыносимой, спину согнули. Эриль подошел и сел рядом. Два седых старика долго сидели бок о бок, их сгорбленные тени притаились на стене, чуть подрагивая в дрожащем свете догорающей лучины, тронь их, казалось, и они рассыплются в прах.
— Ты отнял у меня жизнь, эриль, — глухо проговорил янгар.
— Не всю, — устало возразил эриль, — у тебя осталась половина, что принадлежит Эрлигу.
В открытое оконце ворвался прохладный ночной ветер и задул лучину. Тонкой белой рукой эриль привычно начертал в воздухе Руну, и ветер поспешно убрался восвояси, а лучина сама собой загорелась.
— Разве предугадаешь, что человек сделает? — эриль сокрушенно покачал головой. — Я забрал ее слепым щенком, увез с севера, чтоб никогда не вырасти ей Волчицей. Забрал сразу, как только увидел ее судьбу. Разлучил их навеки, чтоб ни разу друг другу в глаза не глянули, знал — глаза все скажут…
Эриль запнулся и сказал с тихой яростью:
— Ну не мог я ее убить! Не мог!..
— Теперь ты убил меня, — глухо молвил старый янгар, — но накажите меня духи, если тебя винить стану.
— Я знал: один маэр — полбеды, два маэра — беда, а три… Теперь судьбы Кьяры, Ингерда и Рунара переплелись, и что из этого выйдет — только Бессмертные знают.
— Я вырастил Кьяру как дочь, хотя всегда помнил, что она не из Туров. Так что ж?.. Неужто мало вложил в нее своего сердца, что в одночасье наш дом забыла? Неужто так мало в ней от моего племени, что она так скоро Волчицей обернулась?.. Неужто так мало меня любит, что не вернется?..
— Она сильно любит тебя, Тур, ты отец ей, но Волка она любит сильнее, ибо он муж ей.
Янгар Исмел уронил лицо в ладони и глухо застонал:
— Как он мог, как посмел!..
— Я говорил тебе: их судьба — одна судьба, и жизнь одна на двоих. Так было изначально в Каменных Книгах написано. Я хотел судьбу обмануть, да не вышло. Путь маэров предсказать нельзя.
— Отыскать Волка и убить! — старый янгар стукнул кулаком по колену. — Убить его, и все по-прежнему станется! Кьяра забудет его, и беде не случиться!
Эриль Харгейд покачал головой.
— Беда уже случилась, — говорит, — но то еще не вся беда. Вся беда впереди. И лишь Волк ее отвести может. А про убийство забудь. Тебе его не убить. Никому его не убить.
— Так уж и никому?
— Кроме тех, кто, как и он, судьбой избран. Маэр маэра погубить может.
Янгар Исмел встал и заходил по светлице. Его терзали ярость и боль, и попадись ему сейчас Волк — с мечом бы кинулся, не раздумывая.
— Не будет ему моего прощения, покуда жив, — говорит хрипло, — и после не будет. По своей воле дочь не отдам. А уйдет с ним — не дочь мне более!
И спросил тихо, на лавку рядом с эрилем присев:
— Но ты ведь им поможешь? Убережешь?..
Молчал эриль Харгейд, волосы белее снега искрами зажигались в свете догорающей лучины.
— Что молчишь, колдун? У меня — только сердце да меч, но чую, что ни любовь, ни сила отныне их судьбу не изменят. Ты защитишь их?..
— Нет. Не имею права я на то. Тебя гнев слепит, и потому забыл ты главное: никто не может изменить предназначение маэра, никто не должен пытаться сделать это, не то быть беде. Их избрали Бессмертные, и только они вершат их судьбу. Маэры — любовь и проклятье Богов, ибо маэры в силах победить их.
— Но ты погляди на них! — вскричал седовласый янгар. — У них могущество, какое никому в этих землях и не снилось! И что они делают с ним? Вепрь до убийств жаден, ни о чем другом думать не может, Волк себя клятвой гибельной связал — какая от него польза? Отчего ты его не остановил? Зачем он теперь такой нужен?!
— Опять ты за свое, — эриль устало взглянул на него. — Не мог я остановить его, нет у меня права такого, нет! Я и спасать его не должен был, но дело сделано. Я жизнь ему вернул, а что он с нею сделает — на то его воля.
