Робин Хобб - Убийца Шута
Во мне выросла тревога, холодная волна которой утопила мое сердце в страхе. Как я мог желать этого ребенка и никогда не задуматься об опасностях, окружающих ее просто потому, что она — моя дочь? Чейд захочет узнать ее способности к Скиллу. Кетриккен будет уверена, что трон Видящих имеет право выбирать для нее мужа.
Я встал и бесшумно зашагал по комнате, как волк, охраняющий свое логово. Молли изнуренно спала. Запелёнатый младенец рядом с ней слегка пошевелился и снова затих. Я должен был защитить их, дать ребенку будущее, в котором у нее будет собственный выбор. В моей голове роились идеи. Побег. Мы могли бы собрать вещи и сбежать. Уйти туда, где можно поселиться просто как Молли, Том и их ребенок… Нет. Молли никогда не согласится разорвать связи с другими детьми. Я не смогу просто так уйти от тех, кого люблю, независимо от того, какой угрозой они могут казаться в этот момент.
Так что же я могу сделать? Я смотрел на них, спящих так мирно, так беззащитно. Я сберегу их, поклялся я себе. Неожиданно я подумал, что ее светлые волосы и голубые глаза могут сыграть нам на руку. Никто не будет смотреть на нее, и думать, что это наш с Молли ребенок. Мы могли бы заявить, что она подкидыш, взятый в семью. В моей голове созрел план обмана. Это так легко сделать! Даже Неттл не надо ничего знать. Когда я объясню Молли, что может угрожать ребенку, возможно, она согласится на эту хитрость. Неттл бы поверила, что мы удочерили малышку, чтобы успокоить желание ее матери иметь младенца. Никто не должен знать, что она действительно Видящая. Одна незатейливая ложь способна обеспечить ее безопасность.
Если я смогу получить согласие Молли.
В ту ночь я пошел в нашу комнату, собрал постельное белье и вернулся в детскую. Я спал на полу у двери, как волк, охраняющий свое логово и детеныша. И чувствовал себя отлично.
Следующий день был наполнен наслаждением и тревогой. При свете утренней зари я понял, какими нелепыми были мои планы отказаться от ребенка. Слуги в большом доме знают все, и Рэвел немедленно поймет, что никакого подкидыша не могли принести этой ночью. Я не мог скрыть от слуг, что Молли родила ребенка, поэтому предупредил всех, что младенец очень маленький, а мать устала. Уверен, что они посчитали меня совсем сумасшедшим, как и Молли, когда я настоятельно потребовал собрать еду и не беспокоить ее. Не только моя искренность относительно младенца в доме, но и мой авторитет как мужчины в этом женском окружении мгновенно были поставлены под сомнение. По одному, по двое-трое служанки Ивового леса то и дело находили срочные поручения, требующие посетить детскую. Сначала кухарка Натмег настаивала, что должна обсудить с Молли меню на обед и ужин в такой знаменательный день. Ее дочь Майлд проскользнула вместе с ней тонкой тенью за крепким материнским станом. Молли не знала о моих усилиях сберечь ее покой. Я не мог винить ее за некоторое чопорное самодовольство, когда она предъявила ребенка кухарке и ее дочери.
Молли, думаю, понимала только, что доказывает их неправоту, что она на самом деле была беременна, и что все их презрительные отказы ее желанию обустроить детскую были ошибкой. Она была величественна, как королева, когда они придвинулись, разглядывая крошечный сверток, который она покровительственно держала. Кухарка взяла себя в руки, улыбнулась и отметила, какая «славная малютка» наша дочь. Майлд менее сдерживали приличия.
— Она такая крохотная! — воскликнула девочка. — Как куколка! И бледная, как молоко! Какие голубые глаза! Она слепая?
— Конечно, нет, — ответила Молли, глядя на своего ребенка с обожанием.
Кухарка шлепнула дочь и прошипела:
— Что за манеры!
— Моя мать была светловолосая. С голубыми глазами, — заявил я.
— Ну, тогда это все объясняет, — ответила Натмег с каким-то неестественным облегчением. Она присела в реверансе перед Молли. — Госпожа, на обед у нас будет речная рыба или соленая треска? Все знают, что рыба — самое лучшее блюдо для роженицы.
— Речной рыбы, пожалуйста, — ответила Молли, и после принятия этого громадной сложности решения кухарка с дочерью быстро удалились.
Едва прошло время, достаточное, чтобы Натмег вернулась к своим обязанностям, как на пороге комнаты возникли две горничные с вопросом, требуется ли матери или ребенку свежее белье. Каждая несла охапку, и они чуть не затоптали меня, стараясь пройти в комнату, настаивая, что «если не сейчас, то скоро понадобится, все знают, как быстро младенец марает кроватку».
И снова я наблюдал нервный спектакль, когда женщины безумно удивлены, а затем выражают восхищение моей дочерью. Молли, казалось, не замечала этого, но все инстинкты сигналили мне об опасности. Я хорошо знал, как обходятся с маленькими существами, которые отличаются от всех. Я видел, как заклевывали до смерти хромых цыплят, как коровы отталкивали слабых телят, а маленьких поросят не допускали к соскам. У меня не было никаких оснований думать, что люди в этом отношении были лучше животных. Я буду настороже.
Появился даже Рэвел, держа поднос, на котором стояли невысокие вазочки с цветами.
— Зимние анютины глазки. Они так выносливы, что цветут в теплицах леди Пейшенс почти всю зиму. Правда, они выглядят не очень свежими. За ними не так хорошо ухаживают, как когда-то.
Он покосился в мою сторону, однако я стойко пропустил его слова мимо ушей. А потом Молли оказала ему честь, как никому другому. Она положила крошечный сверток в его неуклюжие руки. Я наблюдал, как Рэвел замер, приняв его. Длинные пальцы охватили младенца, и заботливая улыбка сделала глупым его обычно мрачное лицо. Он посмотрел на Молли, их глаза встретились, и я был так близок к ревности, как мужчина, который видит, что кто-то разделяет его восхищение женщиной. Он не сказал ни слова, пока держал младенца, и передал ее Молли только когда в дверь постучалась горничная и попросила его совета. Прежде чем уйти, он тщательно расставил вазочки с маленькими цветочками так, что цветы и ширмы очаровательно совпали. Это заставило Молли улыбнуться.
В первый день жизни дочери мне не хотелось много работать. Как только выдавалось свободное время, я заглядывал в детскую. Я наблюдал за Молли и нашей малышкой, и чем дальше, тем больше моя тревога сменялась восхищением. Младенец был таким крошечным. Каждый ее взгляд казался чудом. Ее маленькие пальчики, венчик бледных волос на затылке, нежно-розовый цвет ее ушек — мне казалось удивительным, что такой набор чудесных деталей мог незаметно вырасти внутри моей жены. Безусловно, она была итогом самоотверженной работы какой-то волшебного художника, а не результатом простой взаимной любви. Когда Молли ушла мыться, я остался у колыбели и смотрел, как она дышит.
У меня не возникло желания взять ее на руки. Она казалась слишком нежной для моих рук. Как бабочка, подумал я. Я боялся, что прикосновением могу навредить этой мерцающей жизни, остановить ее. Вместо этого я смотрел, как она спит, как еле заметно подымается и опускается одеяльце. Ее розовые губки шевелились, будто и во сне она сосала грудь. Когда мать вернулась, я пристально наблюдал за ними, как за актерами, разыгрывающими пьесу. Молли была очень спокойной, уверенной и сосредоточенной матерью, какой я ее никогда не видел. Это исцелило что-то во мне, пропасть, о которой я не ведал, пока она не заполнилась. Какой же чудесной матерью она была! В ее объятиях мой ребенок был в безопасности и окружен заботой. То, что она семь раз становилась матерью до этого дня, казалось для меня не менее удивительным. Я подумал о женщине, которая держала меня и смотрела так же. Тихая печаль охватила меня, когда я задумался: что, если она еще жива? что, если бы она узнала все, что со мной произошло? Похожа ли моя маленькая дочка на нее? Но когда я смотрел на ее профиль, я видел только, как она бесподобна.
В ту ночь мы с Молли поднялись по лестнице в нашу спальню. Она легла, устроив запеленутого ребенка в центре кровати, и когда я присоединился к ним, то почувствовал, будто создал вторую половину оболочки вокруг драгоценного семени. Молли заснула сразу же, положив одну руку на спящего ребенка. Я неподвижно лежал на краю кровати, и странно было осознавать крошечную жизнь, отдыхающую между нами. Я медленно двигал руку, пока смог вытянуть один из пальцев и коснуться руки Молли. Тогда я закрыл глаза и соскользнул в сон. Я проснулся, когда ребенок завертелся и захныкал. Даже в темноте я почувствовал, как Молли поднимает ее и прикладывает к груди. Я слушал слабое причмокивание ребенка и глубокое медленное дыхание Молли. И снова заснул.
И увидел сон.
Я вновь стал мальчиком из замка Баккип и шел по каменной стене, окружающей сад. Был теплый и солнечный весенний день. Пчелы гудели среди ароматных цветов вишни, щедро усыпавших дерево, склонившееся к стене. Я почувствовал себя увереннее, когда достиг объятий его ветвей в розовых лепестках. Наполовину скрывшись в них, я замер, услышав голоса. Азартно кричали дети, наверное, увлеченные какой-то активной игрой. Страстное желание присоединиться к ним наполнило меня.
