Софья Ролдугина - Тонкий мир
Только бы получилось.
– Аксай?
– Ась?
– Сейчас будет очень больно. Постарайся, пожалуйста, меня не убить случайно, ладно?
– За кого ты меня принимаешь? У меня хорошие инстинкты.
– Поверь, сейчас тебе будет не до инстинктов. Тем более «хороших». И если можно… Постарайся не кричать. Я могу потерять концентрацию, и…
– Не объясняй. Понял уж. Эх, два раза не помирать, а один не миновать… Начинай, что ли.
– Хорошо. И, Аксай…
– Что?
– Прости.
У меня слегка кружилась голова, но мысли были удивительно ясными, а руки совсем не тряслись. Дэйрова школа. Жаль, что прежде мне не доводилось работать с такими сложными материями…
Но все бывает впервые.
Самое главное – успеть уложиться в семнадцать секунд. Больше Аксай просто не выдержит.
Итак, начали…
…один…
Я наполняю своей силой изолированный отрезок энергетического потока. Аксай дергается, но молчит.
…два, три, четыре, пять, шесть, семь…
Тьма разъедает «пиявку», как пламя – тонкий полиэтилен. Несколько капель попадает и в основной поток, и Аксай начинает поскуливать – сначала тихо, потом все громче и громче, пока скулеж не переходит в звериный вой.
…восемь, девять…
Выхватываю наугад несколько прочных нитей и буквально впаиваю их в то, что составляет суть Аксая. Вой захлебывается хрипом.
…десять, одиннадцать…
Замыкаю нити на себе. Они врастают в клубок связей почти мгновенно, и…
…двенадцать.
Все, справилась. Даже раньше, чем думала. Отмучилась.
И отмучила.
– Эй, Аксай… – я осторожно тронула скорчившегося демона за плечо. – Ты как? Жив?
Он с трудом разлепил глаза. С тремя зрачками. Интересно, это нормально?
– Жив, – прохрипел Древний и улыбнулся. Губы у него были серее пепла. – Твоими молитвами, видать… – его ладонь легла мне на щеку, и я только сейчас поняла, что плачу. Нервное, наверное. – Ты молодец. А теперь спи.
Перед лицом закружилась золотистая пыльца.
– Что? – глупо удивилась я… и отключилась.
* * *Первой моей мыслью после пробуждения было лаконичное «Убью!». Затем я постепенно осознала, что чувствую себя неплохо. Диван оказался довольно мягким, одеяло – теплым, а комнату заливал свет заходящего солнца. На столике и у изголовья лежало блюдо, накрытое выпуклой крышкой, и стоял термос, под который чья-то шаловливая рука подсунула сложенную вчетверо записку на розовой бумаге.
На подносе оказалась еще одна пицца, украшенная двадцатью свечками. В термосе – кофе, пусть и сладкий, но все-таки вкусный. А записка гласила:
«Нэй, свет очей моих!
Ты и вправду прелесть. Прости, что сомневался в тебе и провернул эту некрасивую интригу с клятвой на жизни. Ты чудо! Живодерка, но такая специалистка! До сих пор коленки трясутся при воспоминании о том, что ты делала со мной на этом диване … (зачеркнуто) в общем, просто трясутся.
Я рад был бы провести с тобой остаток своих дней, но ветер свободы уже наполняет мои паруса и так далее, и тому подобное. Клятвенно заверяю тебя, что свою часть договора я выполню. То, что спасет твою жизнь, уже с тобой. Информацию об отряде я подкину в ближайшее время, потому что мечтаю, чтоб все они сдохли, как Томас (зачеркнуто) хочу поспособствовать победе добра.
Целую тебя тысячу раз (и пусть твой растяпа-князь плачет от ревности).
Навсегда твой,
Аксай СайранP.S. С днем рождения еще раз! Обязательно задуй все свечи на именинной пицце!
P.P.S. Если не сможешь зажечь свечи магией, то спички у тебя под подушкой.
P.P.P.S. Прости, но я тебе поставил небольшой блок от чтения мыслей. Надолго его не хватит, но года два работы – гарантирую. Честное демоническое».
Я несколько минут перечитывала коротенькую записку, пытаясь сообразить, кажется ли она мне двусмысленной или является таковой. Гм. Пожалуй, лучше Ксилю ее не показывать. Сойдемся на версии «я убила Древнего, а прах его развеяла».
И пусть никто и никогда не узнает правду. Должны же у меня быть секреты от Ксиля…
Глава 59. Надлом
Солнце катилось к горизонту. Закатные лучи окрашивали ржавчиной все вокруг – и оплывшие сугробы в палисаднике, и подсыхающий асфальт, и неряшливые прутья кустарника… Кофе уже подходил к концу. Пиццы еще оставалась почти половина. Надо было бы собираться и идти домой, но я медлила.
Интересно, сколько прошло времени? Сначала мне казалось, что всего несколько часов. Еда, оставленная мне Аксаем, была совсем свежей. Но голову словно обручем сдавливало от ноющей боли, как если бы я проспала целые сутки. Телевизор в квартире не работал, из радио на кухне теперь доносился только белый шум. Оставалось одно – либо спросить кого-нибудь на улице, какое сегодня число, либо вернуться к Феникс… А мне так не хотелось никого видеть – ни подруг, ни Дариэля, наверняка все это время сходившего с ума от беспокойства, ни тем более Максимилиана.
Предателя.
Только теперь, задним числом, я осознала, в какую передрягу влипла. После того, что наговорил Ксиль, мое чувство самосохранения будто отключилось на время. Древние, инквизиция, война – все стало таким неважным, второстепенным. Думаю, Аксай порядком удивился, когда не встретил ни малейшего сопротивления. Он-то приготовился к уговорам, к угрозам, к хитрым манипуляциям для того, чтобы принудить меня к сотрудничеству. Но я оказалась настолько уязвима, что хватило всего-навсего сочувственного отношения и куска пиццы вместо именинного торта.
После сна психика пришла в норму, и наступил откат. Меня трясло – и в переносном смысле, и в буквальном. В голове проносились десятки вопросов.
А если бы Аксай обманывал?
Если бы он попытался убить меня для подстраховки?
А вдруг его партнер почуял бы неладное и заявился бы в разгар операции по устранению связи?
Если бы я не справилась с нитями?
Если… если… если…
Все вопросы можно было свести к одному – к смерти. Наверное, я трусиха, но мне отчаянно хотелось жить. А если и погибать – то не в таком расположении духа, не загибаясь от боли.
Конечно, лучше все списать на совпадения и случайности. Максимилиан придумал замечательный план, но просчитался. Всего лишь рискнул и проиграл. Но на кон-то он поставил меня! А обещал беречь, защищать… Вот любопытно, сейчас князь ждет, что я сразу его прощу? Даже не за манипуляции – за то, что расчетливо покопался в моей душе, нашел все болевые точки и, не задумываясь, нажал на них.
На глаза у меня навернулись слезы. Если у шакаи-ар такая любовь, то даром она не нужна!
