О'Санчес - Пенталогия «Хвак»
Друзья обнялись, а неугомонный Гвоздик и тут попытался ввинтиться третьим, доказать, что и охи-охи среди людей совершенно не лишний; впрочем ему этого не удалось, так что он, с позором низвергнутый на четыре лапы, фыркнул обиженно и, под насмешливыми взглядами Черники и еще одной, ему незнакомой лошади, взялся обходить дозором стоянку… Неподалеку от костра, с наветренной стороны, спал на подстилке человек. Гвоздик втянул ноздрями воздух… еще раз… поразмыслил… Это был странный человек и пахло от него странно. То есть, большинство запахов обычные, человеческие: железо, пот, вино, человеческая пища, всякие другие выделения… Но и что-то иное… Такое… такое… на что-то похожее, вроде бы Гвоздик ощущал нечто подобное… не вспомнить где и когда… Лучше этого незнакомца не трогать, ни сейчас, ни вообще… Нет, Гвоздик его совершенно не боится, просто… он бы не хотел с ним связываться… ни с бодрствующим, ни со спящим… Это все равно, что сражаться с волнами или с булыжником…
— …хвост отрастет, уже отрос почти, видишь, шишка набухает, через месяц-полтора из нее новая голова вылупится. Но хвост — это пустяки, ты бы видел, Снег, как его безглазые разделали!
— Верю, знаю, имел возможность любоваться, у самого пара царапин образовалась во время той ночи. После них и червей не оставалось. Послушай, а Черника-то как уцелела? Дай-ка, я ей еще раз лобик почешу… Она ведь тоже с тобою была?
— Да, вот, уцелела, и она, и остальные лошади, на Черничке — ни царапины, только перепугана была, бедная. Похоже, что Морево до них добраться не успело. Или Гвоздик преградою встал, я его как раз возле конюшни нашел, он там безглазых крушил. Мы потом, когда все закончилось, втроем с маркизой Тури и ее духовником, жрецом Скатисом, почти сутки подряд над Гвоздиком колдовали, вместе и по очереди! Вытащили на белый свет, хвала всем богам! А вот скажи, Снег, почему так: все рваные раны ему заживили, все эти порезы и прокусы убрали, но хвост очень медленно восстанавливается?
— Хм… Я думал, много лет думал о таком и подобном… искал, читал… Подозреваю, что дело в хвостовых позвонках. Они ведь из костей, а рост в костях, в отличие от мягких тканей, даже колдовству очень туго поддается. Мел толченый ему давай, золу.
— Так он и сам ее жрет, видимо пользу чувствует…
Человек перевернулся с боку на спину и густо захрапел. Очевидно, что ни конское ржанье, ни людской смех, ни гвоздиково пофыркиванье ничуть ему не мешали: спал и все тут! Росту он был огромного, в четыре с половиною локтя, как определил на глаз юный, однако уже опытный в таких делах рыцарь, одет очень легко: сапоги, портки, рубаха навыпуск, кацавейка побитого меха поверх рубахи, под голову подстелен треух, на отстегнутом поясе громадная секира. Молодой, но уже весьма жирный — пузо горой.
…что? Это ты про Керси? Керси Талои?
— Ну да. Именно про него. Кстати… Ему-то я не успел сказать, к слову не пришлось, а тебе, между нами, поведаю: он, конечно, шалопай и сопляк, но — рыцарь истинный, из тех, на ком империя держится. Меч у него толковый — и голова под стать.
— Здорово! Я всегда знал, что он такой! — Лин хлопнул рука об руку и запрыгал задницей по кошме, очень довольный похвалой своему другу.
— Весь двор только и шепчется, что государь вот-вот назначит твоего дружка — то ли канцлером, сместив старину Бенги в отставку, то ли главою имперского сыска, взамен покойного Когори.
Лин-Докари помотал головой, в ответ на слова наставника:
— Это невозможно, ибо должности, тобою названные — из разряда высших имперских, а Керси не женат. А так — никого бы лучше и не надобно! Тем более, что его высокопревосходительство Бенгироми Лаудорбенгель еще при мне, до отъезда, почтительно просил государя об отставке. В деревне пожить хочет, в тиши и покое.
— Ну, значит, женится ради такого случая, долго ли?
— Нет. Керси если и женится, то по любви, только по любви.
— Да ты что? Откуда знаешь?
— Он мне сам говорил.
Снег терпеливо вздохнул, передернул бровями и даже спорить не стал.
День стоял тих и почти по-весеннему светел, дым от костра послушно бежал в небо и никому из окружающих не досаждал. Слушая мирное посапыванье спящего, оба рыцаря тоже чуточку разомлели, распустили пояса…
— Послушай, Снег, я в чужие дела не лезу… но… позволишь вопрос?
— Конечно. У меня от тебя никаких тайн.
— Почему ты всегда избегаешь говорить о Зиэле?
— А с чего ты о нем вспомнил?
— Сам не знаю… Скачу сегодня, по совершенно пустынной дороге — и вдруг накатило! Словно бы он рядом со мной, только оглянуться! Но тут мой Гвоздик попытался ограбить припасы, ну, знаешь, храмовые, дары для странствующих жрецов, на дереве висели… Ему охранные заклятья — тьфу, он же у нас охи-охи! Я отвлекся и меня отпустило. Тем не менее, вспомнил о Зиэле, ты спросил — с чего — и я ответил.
— И я отвечу. Быть может, ответ мой тебя не удовлетворит, но… Старайся как можно реже вспоминать о нем, думать о нем и встречаться с ним. Всё.
— Но почему? Мне кажется… у меня почему-то сложилось мнение, что вы друг другу не совсем… что ты ему обязан?
Снег побледнел и оскалился слабой улыбкой, с горечью, как показалось Лину.
— Я много кому обязан, в том числе и Умане, богине подземных вод, не только Зиэлю… Ты лучше посмотри на этого красавца! Каков, а?
— Храп у него богатырский. Ты что, сон его охраняешь?
Снег рассмеялся, и на этот раз искренне.
— Вроде того. Мы с ним добрые приятели, познакомились в свое время при довольно странных обстоятельствах. Я ему оказал некоторые услуги, помог советом, и с тех пор испытываю к нему теплые чувства, ибо еще древними справедливо замечено, что мы гораздо нежнее любим наших должников, нежели заимодавцев. Кстати сказать, он тоже поучаствовал в нашей драке против Морева, я, правда, сам плохо помню, уже вне разума был… Он даже свалился в пропасть, но уцелел каким-то чудом. А теперь мы случайно встретились на дороге, да вместе и на привал устроились. Он где-то переутомился и спит, а я свеж и созерцаю. Созерцал, вернее сказать, пока на меня не свалилось кое-что поприятнее, а именно ты и твоя звериная ватага! Еще отварчику?
— Нет!
— А зря, дорогой рыцарь Докари! Отвар моего приготовления зело полезен для воина и ученого, а попривыкнуть — так и вкусным покажется.
— Я тебе верю, но — не надо! Я лучше водички попью. А это — странный человек… — юноша понизил голос почти до шёпота, — Снег, он нас точно не услышит?
— Как бревно, не волнуйся. И что же в нем странного?
— Гвоздик ведет себя по-особому, все время норовит встать между мною и твоим приятелем. Смотри: я пошел за веткой — Гвоздик переместился, я вернулся и сел — Гвоздик тут как тут. Он словно бы пытается быть мне щитом, а гвоздикову чутью верить можно. Он как бы и не боится — но предостерегает.
