Ночная Всадница - Дочь Волдеморта
С соображениями на этот счет Тэо даже обратился к Беллатрисе, после разговора с которой когда‑то началась его необычная терапия, – но та лишь развела своими когтистыми стальными руками, отказываясь вмешиваться в этот вопрос.
* * *
В начале июля Етта перепугала всех, проснувшись среди ночи в приступе дикой ярости. Ее ярко–зеленые глаза затуманились и будто выцвели – поблекли, лишь сверкая странным, неестественным свечением. Она кричала, словно одержимая, отбиваясь ото всех, какие‑то бессвязные дикие обвинения в предательстве и лжи.
Лишь на следующий день Гермиона узнала от Рона причину этого внезапного взрыва, который с таким трудом удалось погасить.
В ту ночь в опустевшем с приходом лета Даркпаверхаусе произошло неслыханное событие. Через трансгрессионный круг в кабинете профессора зельеварения, на который Снейп по рассеянности не наложил блокирующего заклинания, в гимназию проник Гарри Поттер.
Судя по всему, целью его было плененное изображение Дамблдора: завешенное тяжелым сиреневым занавесом полотно, висевшее в кабинете Волдеморта. Во всяком случае, портрет был сожжен.
Как известно, в случае уничтожения холста с живым изображением, если оно не успевает покинуть пределов картины, переместившись на другой свой портрет или любое иное пространство мира художественных воплощений, отображение это безвозвратно погибает, ибо написанные после смерти оригинала портреты не оживают никогда. Так как Дамблдор был не властен оставить заколдованную раму, участь его была предрешена – однако Гермиона сомневалась, что уничтожение картины было действительной целью Гарри, проникнувшего для этого на территорию своего врага.
Скорее всего, герой алкал помощи, которой не получил. Он знал от Гермионы о месте расположения портрета Дамблдора, знал, впрочем, и о его душевных качествах – но последнему вполне мог не доверять сполна или считать уверения дочери Волдеморта ложными.
Скорее всего, он проник в Даркпаверхаус для того, чтобы поговорить с бывшим наставником, со своим хладнокровным создателем, престарелым дирижером своего оркестра, коего упрямо не желал воспринимать только как виртуозного и безжалостного шахматиста.
В пользу того, что неприятный разговор состоялся, говорила и та ярость, которая передалась Генриетте – приди Гарри просто сжечь полотно, он был бы хладнокровен и сух.
В том, что произошедшее дело рук Гарри Поттера, не сомневался никто, хотя действительных доказательств тому и не имелось. Ночной приступ Генриетты лишь подтверждал это. Впрочем, о нем почти никому не было известно.
Разумеется, Гарри вновь не нашли – хотя вопиющее событие и вызвало череду решительных действий по усилению безопасности Даркпаверхауса и его территории.
Гермиона не сильно допрашивала Рона по этому поводу. Ее волновали только дочь и эта страшная связь, всё более укрепляющаяся между Гарри и ребенком.
Отошедшая от своего приступа Етта с новым впечатляющим упрямством начала рваться в Блэквуд–мэнор. Она говорила, что grand‑père может защитить ее от ночных кошмаров, а мама специально увезла так далеко и не желает учить магии. От подобных обвинений волосы шевелились на голове и так встревоженной Гермионы. Уступая дочери, она попыталась выучить ту искусству окклюменции, но Етта восприняла это только как желание родительницы проникнуть в ее маленькие секреты и тайны и со смесью досады и беспомощности запретила той любые проникновения в свои мысли. Удостоверившись в умениях матери в этой области, она стала чуть ли не избегать ее, чем доводила несчастную до отчаяния.
Гермиона была готова всё отдать за то, чтобы вернуть свою девочку, вернуть прежние отношения с ней, те, первой трещиной в которых стал случай с Наземникусом Флетчером два года назад. Но ситуация только ухудшалась, а все попытки что‑либо наладить просыпались сквозь дрожащие пальцы, подобно песку.
И доведенная до отчаянья Гермиона начала полагать, будто всё это нарочно подстроил Волдеморт, чтобы отобрать у нее ребенка.
Тем более зловеще прозвучали для леди Малфой слова дворецкого Догмара, поднявшегося в ее комнату как‑то вечером вскоре после окончания ужина и объявившего с некоторым смущением:
— Фрау Малфой, простите во имя Мерлина. У нас гость. Лорд Волдеморт дожидается в гостиной и настаивает на том, чтобы вы соизволили его принять…
Глава ХХХIX: Расправа в больнице святого Мунго
Когда бледная Гермиона спустилась в гостиную, она обнаружила не только свого отца, но и Генриетту, сидевшую у него на коленях. Там, в свете многочисленных свечей, девочка, до того что‑то возбужденно говорившая, вздрогнула, увидев свою мать, и испуганно умолкла, хотя в ее огромных зеленых глазах успело сверкнуть короткой вспышкой упрямство.
Образ малышки с тугими тяжелыми косами, в коротком платьице и белых чулках с лентами, сидящей на руках облаченного в неизменную черную мантию Волдеморта, во всем облике которого сквозило что‑то неуловимо–зловещее, показался Гермионе первой трубой апокалипсиса.
— Беги поиграй немного, Етта, – властным голосом произнес Темный Лорд, поднимая глаза на вошедшую дочь, и к ее вящему удивлению девочка безропотно соскочила на пол и послушно убежала из комнаты.
— Что тебе здесь нужно? – с ледяной дерзостью спросила Гермиона вместо приветствия.
— И я тоже рад видеть тебя здоровой, – невесело усмехнулся Волдеморт и указал глазами на кресло: – Садись.
Проклиная себя, Гермиона послушно опустилась на указанное место – тем самым вновь подтвердив право Темного Лорда полновластно диктовать свои условия.
— Генриетта написала мне письмо, – ровным голосом сказал, тем временем, незваный гость, и от его слов женщина вздрогнула, будто обожженная ударом невидимого хлыста. – Я многое позволяю тебе, Кадмина, – с ударением на этих словах продолжал Черный маг, не сводя с нее пристального, чуть прищуренного взора, – однако ты, всегда ратующая за справедливость и свободу, ныне почему‑то хладнокровно лишаешь права делать выбор собственную дочь.
— Ей всего семь лет! – перебила Гермиона.
— Ей всего семь лет, и ее мать хочет лишить ее будущего, – парировал, повышая голос, Волдеморт. – Не нужно дергаться, Кадмина. Я прибыл сюда не для того, чтобы силой или даже с твоего вынужденного согласия увести с собой Генриетту; и не для того, чтобы уговориться о днях свиданий с ней, – последнюю часть фразы он произнес с нескрываемой иронией. – Но, моя дорогая, этому ребенку нужна защита.
— Откуда…
— От Генриха, – невозмутимо ответил Темный Лорд. – Не ослепленный, в отличие от тебя, надуманными предрассудками, он беспокоится за свое дитя, над которым ты почему‑то вздумала измываться.
