Ночная Всадница - Дочь Волдеморта
Ни Рон, ни Амаранта не прониклись страстным советом Гермионы уносить ноги из Даркпаверхауса, хотя Рон и не был уверен в том, что останется привратником после свадьбы с Женевьев.
— Но я и не решил пока иначе, – философски добавлял он, избегая смотреть в глаза своей подруги.
Амаранта же открыто осуждала все эти глобальные перемены и уверяла, что магический кристалл не сулит ничего хорошего.
Адальберта, которая могла бы поддержать вдовствующую супругу своего внука, объявившую войну целому миру, и хоть как‑то помочь ей выдержать происходящее, практически не участвовала в этой какофонии событий и конфликтов.
Мертвенно бледная, похожая на восставшего из могилы зомби, она ходила тенью и механически занималась только одним – организацией бесконечных похорон, друг за дружкой вбивавших ржавые гвозди в крышку ее собственного гроба.
Через два дня после переезда Гермионы и Етты скончалась, пролежавшая до того почти неделю в страшной агонии, Ника.
Она заразилась неведомой болезнью от своих дочерей.
Сестры Теутомар, занимавшиеся длительным изучением детоедов в Черном лесу, открыли в начале зимы каких‑то неизвестных доселе подземных животных с впечатляющими магическими способностями.
Норы этих существ уходили на много миль в глубину, и группа смелых исследователей во главе с Фил и Сиси спустились в одну из них. От неизвестных и неизученных тварей все волшебники, участвовавшие в этой подземной экспедиции, подхватили какой‑то странный вирус, окрещенный позже целителями пещерной чумой.
Страшная болезнь не поддавалась лечению. Она проявила себя в конце марта, и сейчас, на исходе первого месяца, почти все участники экспедиции находились при смерти или уже скончались в ужасных муках. Заразились и были также обречены многие их родные.
Берта не успела схватить пещерную чуму: забившие тревогу целители позаботились о ее безопасности. Но для Теутомаров было уже слишком поздно.
Доминика умерла раньше своих дочерей. В день ее похорон скончалась младшая из сестер, белокурая юная Сиси. Филиберта уже не разговаривала и не приходила в сознание, как и ее отец. Часть прислуги Теутомаров также пала жертвой пещерной чумы, принесенной молодыми хозяйками.
Первого мая умер мистер Теутомар.
Адальберта уже, казалось, разучилась воспринимать даже горе. Она обратилась в бесстрастную тень.
Фил Теутомар отошла в первый понедельник мая. Шестого числа Берта возвратилась в Баварию – раздавленная и уничтоженная.
* * *
— Я не желаю здесь оставаться, мама! Слышишь меня?! Не стану больше заниматься с этим старикашкой! Хочу обратно к grand‑père! Живи тут сама! Бабушка ходит инферналом, всё черное, мрачное, скучное! Не хачу–y‑y–y‑y! Я соскучилась по Нагайне и Озу! Ма–а-ама!
— Генриетта, прекрати! В тысячный раз я тебе повторяю: мы не вернемся в Блэквуд–мэнор! Твой bon‑papa – страшный и опасный человек! Я хочу, чтобы ты поняла это и запомнила!
— Неправда! Что он такого сделал?! – возмущенно топнула маленькой ножкой Генриетта.
— Он жестокий и страшный! Он убивает людей!
— Как ты, мама? – прищурилась маленькая ведьма, сверкнув зелеными глазами. – Просто так?
— Иди в свою комнату!
— Тут нет моей комнаты!!! Я хочу домой!
— Прекрати кричать! У бабушки большое горе! Что ты ведешь себя, как малое дитя?! Неужели тебе совсем не жаль своих несчастных тетушек и бабушку Берту?!
— Я хочу домой! – со слезами на глазах прошептала Етта, сжимая кулачки. – Я заколдую тебя, мама! Это несправедливо!..
Время шло, а Генриетта ничуть не смягчалась. При всяком удобном случае, она старалась во всеуслышание заявить о том, как ей скучно и тоскливо в Баварии. Справедливости ради следует отметить, что это было чистой правдой.
Гермиона прервала всяческие отношения с родителями детей, приходившихся ее дочери друзьями. Единственными и, следует признать, нечастыми посетителями мрачных теперь владений Саузвильтов были Рон с Женевьев и Амаранта с Чарли, появлявшиеся, в основном, во время уикендов. Дни эти становились настоящим праздником для юной мисс Саузвильт, но этого было слишком мало.
Аккуратного, строгого и точного до тошноты мистера Беремью, обучавшего Генриетту всевозможным дошкольным премудростям, сложно было зачислить в класс развлечений, как и престарелую шведку фрекен Ульссон, дававшую уроки танцев. Портрет Вальтасара Малфоя Етта ненавидела от всей души, и единственной радостью из разряда занятий для нее были уроки конной езды с молодым веселым волшебником Марвином Эплом. Казалось, Генриетта и сама могла бы часами носиться по владениям Саузвильтов на полюбившейся ей в Баварии бурой кобыле Йоланде, но этого девочке никто не позволял.
Со скуки Етта свела тесную дружбу с портретом маленькой Патриции, рано погибшей дочери Адальберты, приходившейся Генриетте двоюродной бабкой. Еще она сблизилась с веселой молоденькой горничной Диной.
И постоянно досаждала матери – ибо всякие их общие игры непременно сводились к вопросу об обучении какой‑нибудь хитрой магии, и никакие увещевания о том, что волшебству учатся после одиннадцати лет и что для этого Етта поедет в далекую большую школу, на девочку не действовали. Она готова была ехать в школу прямо сейчас или просто вернуться жить к grand‑père, что представлялось Етте куда как более возможным.
А самым отвратительным было то, что едва ли не все и каждый были уверены, что Гермиона должна примириться со своим отцом и что ее поведение – весьма глупая блажь.
Леди Малфой категорически отказалась от приглашения Амаранты посетить вместе с той шабаш очищения от магии этого года, на который полувейлу пригласила куда‑то в Бруней давняя подруга.
Гермиона оспорила все увещевания о том, что магия природы подскажет, что теперь следует делать – ведь именно предсказание прокля́той ламии в прошлом году послужило причиной разразившейся в Уилтширском поместье катастрофы. Нужно было внять совету Милагрес и не слушать змею. Но что уж теперь?
Гермиона прониклась стойкой ненавистью к самой идее шабаша очищения от магии, и все попытки Амаранты ее переубедить потерпели фиаско.
Вместо того чтобы обратиться за советом к самой магии, леди Малфой продолжала убегать от сложностей жизни в сизый неясный мир дурмана и иллюзий, куда Тэо провожал ее со всё меньшей и меньшей охотой – ибо ему отнюдь не улыбалась перспектива сделать из своей подруги наркоманку.
С соображениями на этот счет Тэо даже обратился к Беллатрисе, после разговора с которой когда‑то началась его необычная терапия, – но та лишь развела своими когтистыми стальными руками, отказываясь вмешиваться в этот вопрос.
* * *
В начале июля Етта перепугала всех, проснувшись среди ночи в приступе дикой ярости. Ее ярко–зеленые глаза затуманились и будто выцвели – поблекли, лишь сверкая странным, неестественным свечением. Она кричала, словно одержимая, отбиваясь ото всех, какие‑то бессвязные дикие обвинения в предательстве и лжи.
