Софья Ролдугина - Зажечь звезду
…боги, почему же я такой живучий, за что…
…можно поддаться и выжить, но как смотреть потом в глаза ему и знать, что он тоже знает? Знает и передергивается от отвращения каждый раз, когда ты касаешься его рукой, взглядом, мыслью…
Нет! Молчать, молчать, не чувствовать, не помнить. Он голоден, он не сможет себя сдержать и скоро выйдет за ту грань, за которой для тебя нет ничего… Ксиль, звезда моя, ну почему все так вышло…
— Кричи. Почему ты молчишь? Тебе же больно, я знаю… — пылающие жаром пальцы касаются кожи почти нежно. Словно насмехаясь, осторожно отбрасывают с лица липкие от крови пряди, обводят дрожащие веки… Щит дает трещину. Невесомым движением касаются разбитых губ… О да, это еще больнее, чем самая жестокая пытка, и он чувствует это, мальчик с бездонными глазами и холодной улыбкой…
…Как? Нет, не может быть… Он знает, давно знает обо всем, и сейчас бросает это знание тебе в лицо, как бросают перчатку… Он смеется над тобой, и когти пропарывают новую борозду в еще не успевшей затянуться ране. Да она уже никогда не заживет…
…больно, больно, больно… Но это ничто по сравнению с тем, что творится в душе. Пустота, отчаяние, боль, отвращение к себе… Пустыня, выжженная пустыня цвета вишни, а с неба все сыплется и сыплется серыми хлопьями прах сгоревших времен…
…не вернуть, не изменить, не исправить. Регенерация давно отключена, что толку цепляться за такую жизнь? Зачем вообще жить потом? Зачем противиться, держать проклятые щиты, если ему уже все известно…
…Щиты опадают со звоном хрустальным, как от разлетевшегося на осколки бокала. А он… он рядом, он смеется, он счастлив. Ему хорошо… Ксиль, огненная звезда, я горю, а ты греешься в этом пламени… Руки немеют, тьма и бесчувственность наползают неотвратимо, но по странному совпадению — о, Ксилле, ты бы оценил эту иронию! — последним уходит зрение, и я вижу, как на твоем лице проступают понимание и ужас.
Синева взгляда, чернота волос и алая, алая кровь. Слишком слабый для тебя, слишком…
Прости.
Я помню эту историю. «Чудом выжил», — сказал тогда Тантаэ и улыбнулся. Пепельный князь всегда улыбается, когда говорит о Максимилиане. Он действительно любит Ксиля — всем сердцем, без грязи и человеческих предрассудков. «Единственное существо, которое было мне ближе и дороже, чем Максимилиан, — это моя Эвис» — как-то раз сказал Тантаэ. Об отношениях Эвис и Тантаэ мне известно мало. Знаю лишь, что они прожили вместе несколько столетий, у них родился сын — Ириано, кажется, а потом Эвис погибла в какой-то нелепой стычке. Ириано проклял отца… но остался в его клане, безмолвным напоминанием. Бедный Тай, то его Максимилиан пытает, то возлюбленная умирает, то сын проклинает… Вот уж действительно не везет.
Мне вдруг подумалось, а как бы сложилась судьба Тая и Максимилиана, если бы они не были вампирами? Если бы они родились…ну, скажем, среди эльфов. Не было бы голода, не приходилось бы пытать и убивать лишь для того, чтобы выжить… И регены в крови Максимилиана…
Стоп. Вот оно. Регены.
Уникальные частицы, которые делают вампира вампиром. Ни одна другая раса не обладает подобным свойством. Ни одна другая раса не подвержена влиянию солнечного яда.
Яд взаимодействует с регенами, это было доказано давно, но почему он взаимодействует?
Я подскочила на кровати. Сон слетел с меня, будто его и не было. Эх, только шесть утра, Дариэль еще спит… Ну ничего, ради такого дела и разбудить не жалко. Так, где я вчера рисовала руны вызова? В ванной, что ли…
Дозваться Дариэля удалось только с четвертого раза. И вправду спал еще, бедняга: волосы не заплетены, глазки блестящие… Ага, и футболка наизнанку. Кстати, всегда было интересно: как Дэйр умудряется спать, не убирая свою роскошную шевелюру в косу? У меня даже в лучшие (худшие?) времена волосы были длинной чуть ниже талии, и то за ночь они спутывались так, что к утру расчесать их можно было только при помощи заклинаний. А у моего эльфа даже после всевозможных гулянок — мягкие медовые пряди, волосок к волоску.
— С добрым утром, — угрюмо поприветствовал меня целитель. — Ты чего так рано? Пятый час на дворе.
— Пятый? Да уже вроде половина восьмого… Вот бездна, у нас же разница во времени четыре часа… Ладно извини. Мне тут в голову идея одна пришла…
В глазах Дариэля появилось выражение покорности судьбе.
— Выкладывай уж, чудо мое. Ничего, если я слегка приведу себя в порядок? Раз уж встал. Конечно, отсутствие штанов тебя не смутит, но все-таки…
Ну, я и выложила. Идея, если честно, была так себе. Мне вывод казался таким очевидным, что было странно, что до него до сих пор никто не додумался. Регены есть только у вампиров — и яд действует тоже исключительно на них. Вещество солнечного яда воздействует на регены, но кто сказал, что дело здесь только в химическом составе? Что, если солнечный яд в сочетании с регенами провоцирует магическую реакцию? Скажем, высвобождает энергию, накопленную в них. Этим можно объяснить воспламенение пораженных ядом шакаи-ар. Принцип тот же, что и у молодых обращенных. Только там катализатором для реакции высвобождения энергии выступает солнечный свет.[8]
— Что-то в этом есть, определенно, — Дэйр, поглощенный моим рассказом, начисто забыл про свою прическу, и теперь недоплетенная коса жалко перевешивалась через плечо. — Насчет того, что никто раньше не додумался, — забей. Ну подумай, — темно-зеленые глаза азартно сверкнули из-под длиннющей челки. — У многих есть сведения по регенам, которыми владеешь ты? Сведения из первых уст?
— Не может быть, чтобы за такое долгое время никто не заинтересовался вампирской физиологией, — я недоверчиво покачала головой. Дейр отмахнулся.
— Человеческой науке — серьезной науке, я имею в виду — всего пятьсот лет. Магическая примерно в три раза старше. Это крайне мало. Вампиры не стали бы сотрудничать с людьми или магами, с их точки зрения, это просто пища. Ведьмы наукой не увлекаются, эльфы… Да, мы пытались изучать шакаи-ар как вид — но не сильно преуспели. Видишь ли, вампиры что-то не спешат в наши лаборатории. Первая война, бывшие враги и все такое.
Я нехотя признала правоту Дариэля. Шакаи-ар до сих пор презрительно относились к эльфам, а эльфы открыто ненавидели вампиров. Даже Дэйр, известный попиратель традиций, морщился, когда слушал мой рассказ о Максимилиане. Если бы не слезные просьбы «мелкой манипуляторши Нэй», то целитель никогда не стал бы искать противоядие. Сейчас — другое дело, азарт ученого взял свое… Но Дариэль все же потребовал с меня клятвенное обещание не заставлять его лично обследовать «потерпевшего» — Северного князя.
