Яцек Пекара - Слуга Божий
— Так вот просто? — спросила наконец тихонько.
— А что тут еще сказать? — пожал я плечами. — Писать умеешь?
Кивнула.
— Тогда приготовь список причиненного ущерба. Я прослежу, чтобы городская казна выплатила тебе все до грошика.
Усмехнулась, словно только сейчас до нее дошло, что все это — правда, а не шутка или издевка.
— Приготовлю, — сказала с ожесточением в голосе. — Ох, я и приготовлю…
— Ах да, еще одно, — сказал я, стоя на пороге. — Твой подвал — не самое безопасное место на свете. Я бы туда не спускался без особой нужды.
Даже не стал оглядываться, чтобы увидеть выражение ее лица.
Теперь я мог спокойно вернуться в гостиницу. Второй сидел, пьяный в умат, и отпивал попеременно то из полной кружки пива, то из полного кубка водки. Рассказывал какую-то совершенно неприличную историю, а его собеседники ржали до упаду. Второй, если пожелает, умеет расположить к себе людей. Это в нашей профессии полезно. Теперь за его столом сидели человек шесть, и я готов был поспорить: ни один из них уже не помнил, что Второй — помощник инквизитора. Я лишь надеялся, что его пьянка нам хоть как-то пригодится. Зная Второго, был почти убежден: пригодится.
Я вошел в гостиницу, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, но Второй, понятное дело, меня увидел и чуть заметно кивнул. Я поднялся в свою комнату и лег прямо в сапогах на кровать. Хотелось спать, но знал, что день еще не закончен. Время для сна наступит позже — как и для питья, еды, а может, и еще для чего-нибудь. Хотя, когда вспомнил девку, которую бургомистр спроворил парням, решил, что лучше уж сходить на свидание с большим пальцем и четырьмя его дочурками.
Уже через несколько минут услыхал тихий стук, и внутрь шагнул Второй. Теперь не казался ни пьяным, ни веселым.
— Что там, малой? — спросил я. — Садись давай.
Он присел на табурете, встряхнул бутылкой, после чего откупорил ее и сделал большой глоток.
— Как уж начну, перестать не в силах, — пояснил. — Опасался расспрашивать слишком откровенно, но, кажись, кое-что есть…
— Ну? — поторопил я его.
— Есть такой человечек в городе. Типа, врач, даже, кажись, когда-то звали его в местное дворянство. Есть у него книжки, Мордимер, много книжек…
— У меня в Хезе тоже полно книжек, — пожал я плечами. — И что с того?
— Ну да, но здесь? Говорят также, что подбивал клинья к той малышке, но как-то, типа, несмело…
— Это уже что-то, — сказал я.
— И самое лучшее, Мордимер… — Он усмехнулся и щелкнул пальцами.
— Не тяни.
— Он — брат проклятого бургомистра. Кровный, потому как единоутробный, но такой себе, типа, брат.
— Ха! — Я сел на кровати. — Это ты хорошо разведал. Ступай теперь, пей спокойно, а мы нанесем визит господину доктору. Если все пойдет, как думаю, то скоро разожжем тут замечательный костерок. Ну, или в Хезе, — добавил, поразмыслив.
Доктор жил недалеко от рыночка, поэтому коней мы, понятное дело, оставили на конюшне. Пусть себе отдыхают и хрупают вкусненький овес, потому как вскоре ждет их обратный путь. И то хорошо, что солнышко чуть подсушило проклятую грязь: я надеялся, что дальнейшая часть пути пройдет в лучших условиях. Но сперва следовало завершить все дела здесь, в этом Фомдальзе. И ведь, милые мои, что оно за варварское такое название?
Мы шли через рынок, и я чувствовал направленные на нас взгляды. Не так, чтобы кто-то там смотрел явно и с вызовом, чтобы кто-то стоял, прищурившись и следя за каждым нашим шагом. Что нет, то нет, милые мои. Люди глазели из-за ставней, украдкой выглядывали из заулков. Нехорошо слишком интересоваться инквизиторскими делами, поскольку инквизитор всегда может заинтересоваться и тобой, верно? По крайней мере, именно так вот и представляют себе это простецы. А ведь мы, инквизиторы, подобны острому ножу в руке хирурга. Безошибочно и безжалостно удаляем больную ткань, не трогая здоровую плоть. Оттого людям с чистыми сердцами и чистой совестью нечего бояться Инквизиториума. По крайней мере, в большинстве случаев…
Дом доктора был каменным, солидным. Выстроен из хорошего, красного, ровненько уложенного кирпича. Двор окружал деревянный забор, высокий, выше моей головы. В саду росли несколько диких яблонь и вишня, обсыпанная, словно лепрой, засохшими маленькими плодами.
— Знатный из доктора садовник, — сказал Курнос.
Я толкнул деревянную калитку, и мы вошли во двор. Из хлипкой будки выскочил пес со свалявшейся, вставшей дыбом шерстью. Не стал лаять, даже не заворчал — сразу кинулся на нас. Я не успел ничего сделать, лишь услыхал тихий свист, и стрелка воткнулась зверю в грудь. Пес крутанулся в воздухе и свалился на землю мертвым, с древком, что торчало из грязной шерсти.
— Хорошая работа, малой, — сказал я.
Взошли на крыльцо деревянными, выглаженными временем и подошвами сапог ступенями. Я сильно стукнул в дверь. Раз, второй, потом третий.
— Ну что же, Курнос… — сказал, но не успел закончить, как изнутри послышалось шарканье, а потом голос: словно кто-то водил напильником по стеклу.
— Кого там дьяволы принесли?
— Открывай, человече, — сказал я. — Именем Святого Официума.
За дверью установилась тишина. Долгая тишина.
— Курнос, — сказал я спокойно. — Тебе все же придется…
— Открываю, — сказал голос изнутри. — Хотя и не знаю, чего может хотеть от меня Святой Официум.
Послышался грохот отодвигаемого засова. Одного, второго, а потом и третьего. Потом еще провернулся ключ в замке.
— Крепость, а? — засмеялся Курнос.
Дверь отворилась, и я увидал мужчину с худым, заросшим седой щетиной лицом. Были у него черные быстрые глаза.
— А дайте-ка на вас поглядеть… Да-а-а, я видел вас, мастер инквизитор, на рынке. — Послышался лязг снимаемой цепи, и дверь отворилась шире. — Прошу внутрь.
Внутри смердело… И не обычным смрадом навоза, нестираной одежды, немытых тел или испорченной еды, чего можно было ожидать. О, нет, мои дорогие, был это другой смрад. Здесь варили зелья, жгли серу, плавили свинец. Наш доктор, как видно, занимался и медициной, и алхимией. Занятия эти часто шли рука об руку, и Церковь не видела в этом ничего плохого. До поры до времени, понятное дело.
— Прошу, прошу… — Доктор внезапно рассмотрел лицо Курноса — и голос его словно увяз в горле.
Мы вошли в сени, а потом в большую захламленную комнату. Центральное место здесь занимал огромный стол, а на нем выстроились рядком реторты, бутылочки, банки и котелки. Над двумя горелками, одной большой и другой поменьше, в котелках что-то булькало — оттуда исходила сильная вонь. Увидали мы и несколько распахнутых книг, а в углу комнаты, стопкой, лежали еще. В клетке сидела перепуганная крыса с маленькими блестящими глазками, а на краю стола лежала умело препарированная голова лиса. В темном углу щерилось чучело волчонка. Я подошел ближе и увидел, что чучельник был истинным мастером своего дела. Щенок казался живым, даже лимонно-желтые стеклянные глаза горели, казалось, смертоубийственным огнем.
