Игорь Вагант - Монастырь
Элла поднялся на ноги, хмуро глянув ему в лицо. Тот внезапно смешался.
– Ваша милость… сир… – Стражник огляделся вокруг, грозно рыкнув: – А ну, назад, я сказал… Грей! Лорк! Вон того взять! И этого, с дубиной…
Элла махнул рукой.
– Не надо… пусть катятся на все четыре стороны. Через ворота меня проводите.
Тут же рядом возник взъерошенный Глойн, ведя лошадь под уздцы. Элла мельком глянул на него – цел, вроде, – и, чуть прихрамывая, направился вслед за начальником стражи. Двое солдат шли по бокам от него, распихивая толпу древками копий. Они обошли рухнувшую дверь, возле которой копошились несколько человек. Кто-то громко стонал: по всей видимости, дело не обошлось раздавленной телегой.
Пройдя под сводами ворот, Элла остановился, тяжко вздохнув. День что-то с утра не заладился. Левое плечо, которым он сильно ударился о землю во время падения с лошади, жутко болело, да так, что Элла едва мог пошевелить рукой. А он был левшой.
– Как зовут? – спросил он стражника. Тот поклонился.
– Гвор, сир. Сын Ифора, из Байдорна.
– Возьми. – Элла протянул ему серебряный дарн. В кошеле звенели монеты и помельче, но Элле неохота было копаться. – Выпей за мое здоровье.
– Непременно, сир. Благодарствую. Мои люди проводят вас.
– Не нужно.
Кивнув на прощанье, Элла забрался на коня и не торопясь направился вглубь Ремесленного квартала. Глойн шел рядом.
Гвор склонился, согнувшись чуть не пополам, но, как только фигура принца скрылась в переулке, стремительно выпрямился.
– Лорк! – рявкнул он. – Пебина ко мне, быстро…
* * *
Улица Лекарей была пустынна и темна.
На самом деле она была не единственная: под таким названием знали целую паутину улочек и переулков: кривых, переплетавшихся между собой, иногда настолько узких, что можно достать до стен, вытянув руки в стороны; улиц, поднимавшихся наверх и спускавшихся вниз, с каменными мешками, куда никогда не заглядывало солнце, и бесконечными темными тоннелями, что образовывались смыкавшимися верхними этажами домов.
Изначально этот квартал стоял в отдалении от столицы: кровь и болезни считались грязным делом, и городские власти не желали терпеть у себя под боком рассадник заразы. Кроме того, здесь жили бальзамировщики, и над улицей постоянно висел тяжеловатый дух сулемы и всяких масел. Лонхенбург, однако, рос не по дням, а по часам, проглатывая один за другим любые удобные для строительства клочки земли, и в скором времени улица Лекарей оказалась в границах огромного и неухоженного ремесленного поселения. Одной стороной она соседствовала с чистенькими кварталами старших цехов, а другой – с городскими трущобами и Красными Домами, обитательницы которых составляли постоянную клиентуру врачей.
Южный конец улицы выводил на обрывистый берег Тэлейт, вкривь и вкось застроенный бедняцкими хижинами, нависавшими над водой. Элла никогда там не бывал, лишь видел это место с реки – с брошенными дырявыми лодками, кучами всякого хлама и горами гниющего мусора, среди которого, как поговаривали, время от времени находили не только издохших собак и кошек.
Элла остановился.
– Жди здесь, – сказал он, спешившись и сунув уздечку в руки Глойну.
Грязь здесь царила непролазная, и лишь по осени, перед началом дождей, местные жители устилали дорогу хворостом. Со временем ветки покрывались новым слоем земли, и уровень улицы год от года повышался, утапливая вглубь первые этажи домов.
Элла свернул за угол и начал спускаться по узкой каменной лестнице, осторожно ступая и стараясь не запачкаться об осклизлые стены. Вскоре он оказался в крошечном дворике. Невысокая дверь доставала ему до подбородка, ясеневая, обитая железными полосами – собственную безопасность здешние обитатели ценили превыше всего. Молодой человек постучал, и дверь с едва слышным скрипом приоткрылась, выплеснув наружу струйку бледного желтоватого света.
– Что за… – пробормотал Элла. – Мабог, ты здесь?
У молодого человека появилось дурное предчувствие: улица Лекарей не относилась к тем местам, где двери держали открытыми, да и сам хозяин дома, на памяти Эллы, десять раз предпочитал убедиться в том, что к нему пришел нужный человек, перед тем, как отпереть многочисленные засовы.
Элла толкнул дверь ногой.
Комната, бедно меблированная, предназначалась для приема посетителей, не более того. В дальнем ее конце виднелось что-то вроде прилавка, на котором, кроме пары склянок, стояла одинокая покосившаяся свеча, лишь отчасти рассеивавшая полумрак. Лавка вдоль стены, несколько грубо сработанных табуретов и огромный, закрытый за висячий замок сундук составляли всю обстановку, и только потрепанный от времени небольшой гобелен, висевший на стене, несколько развеивал общее ощущение заброшенности. Выцветшие рыцари на нем куда-то скакали с копьями наперевес, а на хоругви одного из всадников красовались незнакомые Элле полустершиеся письмена.
Элла видел все это не в первый раз и лишь привычно скользнул взглядом по гобелену. Смысла этих надписей не знал даже сам хозяин дома. Мабог был худым маленьким человечком с крупной плешивой головой – одним из десятков неприметных личностей, что правдами и неправдами кормились с королевского стола. Элла свел с ним знакомство совершенно случайно. Где-то с год назад во время охоты вепрь здорово порвал ногу его величеству Идрису, и придворные врачи только разводили руками, боязливо убеждая друг друга в необходимости ампутации, когда невесть откуда появился Мабог с баночкой зеленоватой мази в поясной сумке. Король излечился за пару недель, щедро вознаградив невзрачного лекаря, и тогда Элла счел знакомство с ним не лишним.
За Мабогом водились кое-какие темные делишки в трущобах, и он с благодарностью принял покровительство молодого принца, тем более что оно недурно оплачивалось. Мабога отличал талант: везде пролезть и все подслушать, и он щедро делился своими знаниями с господином. Правда, знаниями по большей части никчемными, касавшимися внутренней жизни ремесленных гильдий да городских трущоб, но Элла всегда предпочитал быть в курсе того, что творилось в огромной клоаке, называвшейся Лонхенбургом.
До Идриса Леолина усопших монархов никогда не бальзамировали – еще одно бессмысленное новшество Хэвейда, подумал тогда Элла, – и, когда появилась такая надобность, принц вспомнил о Мабоге, который, кажется, был на все руки мастер. Тот привел с собой в замок еще троих умельцев, при взгляде на которых придворные лекари только морщили свои носы, и принялся за работу.
Не далее как вчера вечером, оборванный мальчишка принес от Мабога весть: тот передал, что у него есть дело к принцу.
