Андрей Мартьянов - Беовульф
– Галиурунны – вовсе не мои, не надо мне такого добра, – усмехнувшись, ответил Эрзарих. – Насчет архангелов, как вы, христиане, великих эйнхериев именуете, тоже не знаю – не моего ума это дело. Ты жрец, ты годи, вот сам с духами и беседуй, глядишь откроют истину. Думается мне, что отродье Отца Лжи нарочно алеманам помогало, но без заключения договора и клятвы – сломаем сикамбров, а потом разойдемся своими путями. Погубили бы галиурунны Хловиса, а потом и за Гебериха с его народом принялись. Не может живой человек, военный вождь, с нежитью союз заключить… А если тайно сделает так – приближенные вождя убьют без лишних раздумий. Знаешь почему?
– Наверное, знаю, – понимающе отозвался Ремигий. – Иначе проклятие на все семьи падет, верно?
– Это даже не проклятие, – сказал лангобард. – Это хуже. Боги ревнивы, а Вотан особенно ревнив. Отец, дед, отец деда Гебериха-алемана и все предки его требы асам клали, так? И тут вдруг Геберих решил у другой силы помощи попросить? Оскорбился бы Вотан, да так, что все племя алеманов под корень извел, без жалости. Вот ты, Ремигий, говоришь, будто твой Бог Единый добрый. Правда?
– Добрый, – кивнул епископ.
– А Вотан не добрый. Да и не врет никто про то, что он добрый. Вотан – покровитель воинов, ему добрым быть никак нельзя. Если я тебе изменю и к врагам твоим переметнусь, что ты сделаешь?
– Прощу и забуду. Но буду жалеть, что так вышло.
– Во-от! Асы же не простят! Геберих не хотел свой народ погубить. Не он разбудил зло в Арденнах. Галиурунны учуяли, что сикамбры и Хловис погибель им несут, и выступили вместе с алеманами, но не в союзе с ними. Понимаешь?
– Устами младенца… – пробормотал на латыни Ремигий. Продолжил по-готски: – Эрзарих, это ты сам сообразил или твои боги надоумили?
– Сам, – горделиво сказал лангобард. – Ничего мудреного здесь нет.
«Значит, все-таки божественное предназначение, – подумал епископ. – Эрзарих невероятно логичен, придраться не к чему. „Серые ангелы" и дьявольские силы полагали, что Хлодвиг Меровинг отринет прежнюю веру, и попытались устрашить его в решающей битве с языческим племенем, Господь же дал знамение… Неужели у франков и впрямь великое будущее, как я говорил Северину, обуявшись гордыней за собственные невеликие свершения? Значит, Francia действительно не мертворожденное дитя моих мечтаний? Ну спасибо тебе, Эрзарих-лангобард, избавил хотя бы от части сомнений!»
Всадники поднимались выше в горы. Стало заметно прохладнее, но снега на перевале почти не было, снесло беспрестанными ветрами. По счастью, этим днем задувало в спину, с запада-заката, и Ремигий с Эрзарихом не мерзли, защищаемые плотными тяжелыми плащами.
Кругом был голый камень, угрюмые, почти черные ели, частенько попадались кости как животных, так и людей. Человеческих остовов было значительно больше – этой дорогой на протяжении столетий шли в сторону Галлии многие племена.
Второй раз заночевали на самой вершине перевала. Эрзарих нашел узкую расселину в скалах, загнал туда лошадей, начертал на камнях охранные руны.
Когда был разведен огонь, преподобный отслужил мессу по краткому чину – лангобард тем временем сидел у небольшого костерка, посматривал за Ремигием, читавшим молитвы на языке ромеев, а пуще того надзирал за выходом из короткого и тесного ущелья – не появился бы кто незваный. Беспокоился, что овес для лошадок заканчивается, в горах запасов сена не найдешь, если лошадь падет – плохо будет. Пешим до земель данов не доберешься.
Этим вечером перекусили скудно – устали. Погрели на веточках мясо над огнем, доели лепешки, подаренные Атанагильдом. Завалились спать. Эрзарих сказал, что если кто чужой вблизи появится, он сразу проснется и будет готов к битве. Поэтому Ремигию надо лечь дальше за костром, а ему, Эрзариху, ближе к выходу из расселины.
Ночь прошла бестревожно – никто не побеспокоил.
Когда начало светать и епископ приготовил горячий травяной настой с медом, лангобард сказал, что снов тревожных не видел. На такую высоту галиурунны не забираются – противно им соседство с Вальхаллой. Ремигий ответил, что бывал в горах и повыше, в Альпах к примеру, но Эрзарих прав: нечисть обычно в низинах орудует, поближе к аду. Ну или к Хель, что почти равнозначно.
Широкое межгорье закончилось через пять тысяч шагов. Нежданно открылся вид на тысячи стадиев вокруг – освещенные розовым восходящим солнцем холмистые равнины внизу были затянуты туманом, из которого вырастали темно-зеленые гряды невеликих взгорий, ветерок принес запах хвои, тлеющих трав и сырости.
Арденнский хребет остался за спиной. Перед епископом Ремигием и Эрзарихом расстилалась огромная долина Рейна.
Надо лишь спуститься вниз и добраться до великой реки, скрытой от взора дремучими чащобами и золотисто-алым туманом.
– Долго еще ехать, – нахмурился лангобард. – Мы два дня в пути, осталось пять или шесть, как поспеем. Сегодня спустимся с гряды, в леса; говорят, здесь охота знатная – голодными не останемся!
– Сколь чудесно творение Господне, – зачарованно произнес Ремигий, оглядывая раскинувшиеся перед ним бесконечные пространства. – Эрзарих, посмотри… Это удивительно! Сколько красок!
Восходящее солнце играло огнем и тенью, золотое и алое смешивались, превращая мир в изумительную феерию цветов, лучи светила превращали черные леса на вершинах отдаленных всхолмий в яркие изумруды.
Ремигию на миг почудилось, будто в отдалении, на самой грани взгляда, мелькнул голубой отсвет. Лента могучего водного потока, несущего воды от Альп к Германскому морю.
– Двинулись, – приказал Эрзарих. – Тропа тут широкая, две повозки вместе проедут, но все равно нужно осторожничать. Весна начинается, оползни. Остерегайся, иначе вместе со своим конем сверзишься так, что костей не соберешь…
* * *
– Меня по лесу будто водит кто-то… – вызверившись, прорычал Эрзарих. До этого Ремигий знал, что лангобард, как и другие воины его народа, могут не сдерживать присущую лангобардам лютую и неизмеримую свирепость, но сейчас-то что на Эрзариха нашло? Ехали себе и ехали, уже восьмой день в пути, дважды ночевали в деревнях – в одной готской, потом в маленьком селе ругов, которые со здешними готами в союзе. Готы приняли настороженно, от отцов и дедов истину приняли: от чужаков, даже своего языка, добра не жди. Позволили переночевать на сеновале и выпроводили.
Руги были другими – ругский старейшина, как и Атанагильд, в Ремигии жреца признал, хотя обоих перед деревней разъезд из молодых воинов остановил – едва не убили. Эрзарих именем Вотана поклялся, что меча не обнажит, ремешки на гарде завязал – так, чтобы все видели. У Ремигия железная булава под одеждой была, поэтому и не заметили.
