Виктория Абзалова - О черном маге замолвите слово
Райнарт сел рядом и протянул ему небольшую фляжку: напиток был самым обычным и представлял собой не эликсир какой-нибудь, а настоянный на травах бальзам — тоже полезная вещь, если подумать. Дамон устало улыбнулся:
— Да уж, герой… ты приходишь меня убить, а потом опять начинаешь откачивать…
— Значит, судьба у нас такая.
— Ты из-за меня опять без меча остался.
— Извини… — тяжело уронил Райнарт.
— Не извиняйся, — горько усмехнулся Дамон, — Ты был в своем праве. Тем более, что это право я дал тебе сам…
Райнарт кратко и очень зло выругался, пнув ни в чем не повинный камень.
— Когда я выбирал свою судьбу, я думал что от меня потребуется просто убивать чудовищ.
— Я свою судьбу не выбирал.
Дамон потер ноющий висок. От старого шрама, оставленного посохом Рандольфа остался тонкий белый изломанный след, почти незаметный под волосами.
— Татуировку тоже свел?
— Нет, — на удивленный взгляд Райнарта объяснил, — Зачем? Это тоже часть меня… от которой не избавишься, стерев рисунок на коже…
— Фейт… Тебя теперь так называть? — поинтересовался Райнарт.
Темный улыбнулся слегка.
— Я привык к этому имени. К тому же… ему стыдиться нечего.
— Знаешь, о чем я думаю? — негромко спросил Дамон после долгой паузы, и продолжил, когда Райнарт не ответил, — О том, что по сравнению с Дамиром, мне в жизни везло… Странно, но именно боль делает нас людьми, и она же толкает в пропасть…
Он говорил с улыбкой, но в устремленных в пространство черных глазах по-прежнему плескалась боль.
— Больше всего на свете я ненавижу Башню. Парадоксально, но и это дает ей силу.
Как бы объяснить… Предназначение предназначением, но пока что-то в тебе не изменится — выражаясь языком поэтов, сердце не напитается достаточной ненавистью и не обратиться ко злу, — Башня не почует претендента, а тот не услышит ее зова.
Конечно, — Дамон болезненно скривился, — нет ничего окончательного, кроме смерти…
Но свернуть с этого пути уже сложно. Понимаешь, зов — он тоже что-то меняет в тебе…
Райнарт бросил в его сторону быстрый взгляд, стараясь не ежиться от этого тихого голоса.
— Я жизнь положу на то, что бы эта дрянь больше ни до кого не дотянулась! — выдохнул Дамон, на мгновение снова вскипая яростью.
— Так ты за этим вернулся сюда?
— Я ее уничтожу…
— Разве это возможно? Совет…
— Возможно. Ирония в том, что это может сделать только темный. А какой черный в своем уме пойдет на такое?
— Одного я вижу перед собой!
— А ты уверен, что я в своем уме?
— На комплементы напрашиваешься? — усмехнулся Райнарт.
Дамон засмеялся.
— Я проторчал здесь достаточно времени, так что даже примерно представляю, как это сделать. Проблема в том, что нужно соединиться с ее создателем.
— А!
— Вот-вот. Полное растворение личности. Знаешь, я бы рискнул… но не очень хочется отдавать свое тело Черному Мастеру для воплощения.
— Лично мне тоже больше нравится иметь дело с тобой.
— Спасибо. Я найду способ, поверь… И тогда белые тоже потеряют — самое для них дорогое: власть.
— У тебя всегда камень за пазухой?
— Привычка, — Дамон улыбался уже без подтекста, горечи или язвительности, — Между прочим, эту идею подсказал мне ты. В Анкарионе.
— Тоже привычка, валить все с больной головы на здоровую? — Райнарт помог ему подняться, и на этот раз, маг его руку принял.
— Мне можно, Властелин я или не Властелин.
Райнарт шел за Дамоном туда, где остались Алагерда и Дамир, совершенно успокоившись: раз уж он начал шутить, значит отошел и снова вполне адекватен.
* * *Первым делом Дамон склонился над все еще пребывающим в беспамятстве юношей, осматривая его, и лицо темного мага совершенно преобразилось. Райнарт и Алагерда уже имели возможность видеть несколько его лиц: для врагов, когда он во истину становился лишь оружием Тьмы, острием ее стрелы; обычное бесстрастие, разбавленное едва заметной улыбкой уголками сомкнутых губ или мелькающей в непроницаемой черноте глаз насмешкой…
И вдруг им было явлено то, что иначе, чем чудом назвать было нельзя: черты лица ожили, жесткая линия рта расслабилась, а взгляд исполнился нежной грусти и тревоги. Не сговариваясь, невольные свидетели отвернулись, стыдясь вида обнажившейся души.
— Нам стоит поторопиться, — заметил маг, выпрямляясь.
Райнарт кивнул несколько поспешнее, чем оно того заслуживало.
— Наверно, его стоит нести мне.
Можно было бы и волокушу сделать, ведь в седло Дамир не сядет, но задерживаться и впрямь не стоило, а подобная конструкция их только обременила бы и оставила хороший след.
— Не будешь дожидаться свою клыкастую подружку? — Алагерда не была бы собой, если бы упустила возможность съязвить.
— Нет, — спокойно отозвался Дамон, — И ты же понимаешь, что она погибла.
Он коротко взглянул на волшебницу, и та прикусила губу.
— Откуда ты знаешь? — женщина опустила голову в неловкости.
— Я ее больше не слышу, — ровно сообщил Дамон, завершая поднятую тему.
Он знал, что Раинн сражалась из-за него. Дамон мог бы взойти на тонкие пути, и она тоже успела бы отступить. Он мог остаться и снова вступить в бой. Возможно даже, что именно на это она и надеялась. Ожидала, что он вернется…
Но у него на руках был Дамир. Выбирая между значительной вероятностью гибели вампирки, дававшей им время отойти, и крохотным шансом спасти еще даже не начавшуюся толком жизнь — Дамон Фейт выбрал последнее.
И будь на месте Дамира любой другой мальчишка, — скорее всего, поступил бы так же, хотя бы потому, что на собственной шкуре знал: первыми и единственными невинными жертвами в играх взрослых всегда остаются дети.
На Пустоши Дамон вызвал своих орков, воспользовавшись для этого расставленной сигнальной системой. Надо сказать, что в стане его союзников царило не меньшее смятение и растерянность, чем в лагере их противников. Люди из корабельной команды не особо задумывались, кем может быть человек, нанявший их, благо расплачивался он щедро из немалой сокровищницы Башни. Конечно, им было ясно, что он маг, и наверняка не божий одуванчик с крылышками, раз явился в такое место, да и в знаках и нравах вольной братии разбирался. Если люди такого сорта и могли испытывать к кому-нибудь уважение, то это как раз именно оно и было. Господин Фейт держался уверенно и просто, однако на значительной дистанции, преодолевать которую совсем не тянуло, хотя и обходился ученый без надменности и высокомерия.
Он даже не брезговал демонстрировать свои познания в медицине, и решительно пресек попытки орочьих шаманов поклоняться ему аки святому пророку.
