Оксана Демченко - Демченко Оксана
- Этого я еще не слышал, - удивился Ичивари, ощущая легкость и радость, словно и правда - выполол сорняк из души. - Так написано в книге взвешивания душ бледных?
Джанори рассмеялся, покачал головой и глянул на гостя с новым интересом. Ичивари в свою очередь с болью отметил: за зиму гратио здорово осунулся, ему трудно пришлось в поселке без Магура...
- Весной ты говорил много разного, твоя душа искала помощи и изливала свое отчаяние в крике, - сказал гратио. - Но кое-что ты сказал стоящее, ты меня порадовал. Назвал меня на 'ты', намереваясь быть невежливым и все же... все же ошибкой выстраивая нужную тропу понимания. Не сходи с неё теперь. Ты знаешь, я сам придумал звать себя гратио, я почти не помню первой войны, в которой сгорели все наши книги, а с ними и неискаженная вера в Дарующего. Я толком и сам не ведаю, что теперь истина, а что ересь... Только я не сомневаюсь: людям надо верить, чтобы их души не погибли в пожаре злобы.
- Так твой Дарующий, - почти нехотя нарушил молчание Банвас, - он что, уже не бог людей моря? Ха... Ты хочешь нас запутать и протянуть время. Только - зачем?
- Мой бог и имя-то свое не всегда признает своим, - огорчился Джанори. - Я неопытный гратио и вера моя слаба... Однако же ты прав, сегодня не о ней следует говорить. Чем я могу помочь, Ичи?
Ичивари уселся поудобнее и передал гратио листки с записями, прекрасно сознавая странность своих действий - вон как пажи глаза округлили, заодно онемев от изумления! Читал однорукий столь быстро, что глаза бранд-команды еще чуток увеличились в размерах. Разве можно понять написанное, тратя на это единый миг? Гратио вернул последний лист прежде, чем Банвас выдохнул свое изумление, смешанное с завистью даже, пожалуй - 'о-ох ты-ы'...
- Кому-то не нравятся махиги, знающие грамоту и помнящие прошлое, - насторожился Джанори. - Знаешь, Ичи, я обычно не делаю опрометчивых и быстрых выводов. И все же... Мне видится очень дурное в этой истории. Некто стремился либо скрыть содержащееся в записях и опасное для себя, либо заполучить полезное и недоступное. Может статься, то и другое происходило сразу. Одно понятно: этот некто был вынужден торопиться и действовал вопреки своему исходному хитрому плану. Что-то его вынудило спешить, так еще точнее... Огниво брошено глупо и неуместно, вы сразу отметили это - не придумав ничего толкового, злодей оставил для махигов готовое имя того, кто должен оказаться виновным во всем. Скорее всего, перо, похожее на украшение из волос Ичивари, подбросили в дом Маттио после пожара, еще более спешно. Что еще? Огонь зажжен так, чтобы дать злодею время уйти далеко и даже, может быть, попасться на глаза кому-то, а то и в числе первых прибежать на пожар... Их - злодеев - было по крайней мере двое, вы и в этом правы. Один оставался внизу и бросил камень в окно, едва услышал шумно спешащих к библиотеке бранд-пажей. Планы оказались повторно нарушены, поджигатель покинул комнаты, как трус. Он просто швырнул огниво в сторону у двери, утратив всякую выдержку. Видимо то, что он сжигал и то, что уносил с собой, изобличало врагов нашего зеленого мира в тяжких и непростительных деяниях...
Банвас повторно выдохнул свое 'оо-х', на сей раз восторженное. Притаившаяся в прищуре настороженность к однорукому бледному иноверцу отступила, оттесненная уважением к его умению видеть скрытое.
- Мы и половины приписанного нам ума не вычерпали из колодца мудрости, - признал этот плечистый сторонник честности. - Их было двое? И Томас...
- Я не называл имен, их пока никто из нас не знает, - мягко возразил гратио. - Но я пойду с вами. Бледные скажут мне, пожалуй, куда больше, чем вам. Может статься, что-то они изложат мне наедине и без права оглашения. Но это не помешает мне сделать выводы и сообщить вам уже их, готовые. Идемте. Начнем с дома старого Маттио.
- Ходишь-то ты, как я знаю, не быстро и тяжело, - начал Банвас, с сомнением крякнув. - Эх... Коня бы нам. Беготни-то до утра и моим ногам с избытком будет, уже оно и в потемках вполне даже ясно. Хоть обопрись, что ли...
Ичивари смущенно свел брови. Кроме Шагари, свободных коней в поселке нет. Две жеребые кобылы не в счет, а третья полный день провела на вспашке, об этом сын вождя уже наслышан... Как-то отец примет то, что священного коня подведут гратио, иноверцу и сомнительному для многих человеку? Накажет в третий раз за вечер? Интересно - как на сей раз? Пошлет разговаривать со стариками... От осознания угрозы по шее скользнул холодок. До полудня сидеть с прямой спиной на шкуре ягуара, вдыхать дым ачира, пить воду очищения, освобождать помыслы и терпеть иные глупости, которые Шеула здраво назвала суевериями. И зачем ему это надо? Сам Джанори решил идти и говорить с людьми. Пусть сам и хромает. Сын вождя проследил, как гратио тяжело поднимается на ноги, как один из пажей подает ему палку, а Банвас подставляет плечо. Вот и пошли, вполне даже быстро. И не надо городить новых глупостей...
- Полагаю, трудно добраться до правды, если дорогу не избирает конь с белым копытом, - злясь на себя, Ичивари вслух выговорил невозвратное и обрекающее на наказание. - Без Шагари мы просто не справимся...
Один из пажей кивнул и сгинул. Банвас заржал не хуже коня - басовито и шумно, так, что лес притих от опушки и вдаль, сколь можно его ощутить. Гратио хватило ума промолчать и не донимать сына вождя благодарностью, окончательно изобличая в поистине женской слабости - неумении отворачиваться и отстраняться от малозначимого для главного дела.
До самого дома Виччи шли молча. Джанори старался не хромать и не просил об отдыхе, зато Банвас дважды останавливался и принимался озираться, хмурясь и всем видом показывая: он что-то услышал. Догадливый паж бегал, заглядывал за кусты и заборы, хмурился точно так, как обожаемый старший приятель... и чуть погодя возвращался, виновато разводя руками - никого не удалось обнаружить. Задержки позволяли гратио отдышаться, в том и был их единственный смысл, это понимали все, но напрямую никто не признал явного. Разве можно потакать слабостям бледных? Почти всякий старик из махигов, помнящий войну, упрямо числил врагами и нынешних бледных. Пусть и неосознанно, пусть не высказывая своих воззрений вслух. Зато всякий вечерами у очага рассказывал о былых битвах и своем мужестве, о том, как оттесняли бледных к морю и как хоронили лучших воинов. Обвинения, пусть и подспудные, достигали сознания молодых. Так думал Ичивари, и удивлялся: каково было деду Магуру?
Великий воин Ичива умер в бою, оставив невнятно высказанную последнюю волю: пусть настанет мир и пусть не омрачит его пролитие крови безоружных... Выполнять волю погибшего, остужать жажду мести тех, кто утратил близких и строить первые - пусть временные и ненадежные - законы нового времени пришлось именно Магуру. Он принял из рук умирающего знак власти, а с ним и обязанность вырастить оставшегося сиротой сына Ичивы, как своего. И, конечно, дед пообещал вернуть Даргушу знак в тот день, когда старики признают его взрослым, впустят в круг большого совета. Позволят деревьям вырастить два сезонных кольца, присматриваясь к сыну Ичивы. А затем пригласят его занять место на шкуре ягуара.
