Кирилл Кащеев - Донгар – великий шаман
Сорванный голос вдруг вернулся к мальчишке, и Пукы заорал с удвоенной силой. Ээрен-сирота – главный шаманский идол, дарующий силу и вдохновение и остающийся у потухшего очага мертвого шамана – в ожидании возвращения! Вопль Пукы отразился от берестяных стен. Прислоненный к центральному столбу громадный шаманский бубен недовольно заворчал.
Шаманы дружно качнули Пукы – вперед-назад…
Пукы забился так, что тело выгнулось дугой.
Шаманы качнули снова…
Пукы рванулся. Ноги отчаянно задергались, словно в припадке, он мотал головой, чувствуя, как изо рта начинает идти пена…
Шаманы качнули его еще раз…
Мир вокруг подернулся серой пеленой… Безглазая физиономия ээрена-сироты на миг зависла над ним…
Пукы с плеском погрузился в воды Великой реки – спокойно струящиеся и бурные, покрытые льдом и вырывающиеся из-под него…
Свиток 15
О том, что быть съеденным – слабое удовольствие, даже в потустороннем мире
По берегам Реки клубился густой серый туман.
Он судорожно рванулся на поверхность сквозь толщу густой, как тюлений жир, темной воды. Всплыл и, отчаянно молотя руками и ногами, попытался пробиться к туманному берегу. Но течение мягко и уверенно, как огромная рука, повернуло перепуганного мальчишку и поволокло вперед, не обращая внимания на барахтанье.
Пукы скользил сквозь темные воды, и странные, незнакомые картины мелькали перед его глазами. Залы, изукрашенные столь богато, что Пукы был уверен – такой роскоши и не бывает в мире людей, неоткуда ей взяться… Огромный молот, мерно ударяющий по раскаленной полосе клинка. На него дохнул жар Огня – страшного, запретного Рыжего, но почему-то перевитого с Голубым. Сквозь это двухцветное сияние проступило гордое, надменное лицо незнакомого юноши…
Жар сменился прохладой и пустотой ледяных коридоров, и на него в упор ненавидяще уставилась девочка с волосами голубыми, как Дневные небеса…
Невиданно высокие сосны поднимались стеной, и страшным звериным смрадом дохнула на Пукы медвежья пасть, вырастающая на месте добродушной, плоской, как бубен, физиономии парня не старше самого Пукы…
Снова Огонь – Голубой, Рыжий, Голубой… Кровь, бегущие люди, сверкающие ледяные башни, оплывающие, словно топленый жир, трубят гигантские Вэс, звон скрещивающихся клинков, и все перекрывает мерный грохот шаманского бубна…
Воды Великой реки взмыли гигантской волной, поднимая Пукы на гребне. Мальчишка снова почувствовал, будто летит куда-то…
Он лежал на лавке – плохо оструганная поверхность царапала спину. Лавка стояла у стены чума, по самое дымовое отверстие завешанной звериными шкурками – беличьими, заячьими, соболиными. Сквозь слой шкурок кое-где проглядывала обтягивающая стены береста – не белая, не черная, а красная, как кровь!
Пукы попытался приподняться – голова не пошевелилась. Он рванулся – тугие, врезающиеся в тело ремни намертво притягивали его руки и ноги к лавке. Кричать сил не осталось, и Пукы заскулил – жалобно-жалобно, как умирающий щенок.
Кто-то наклонился над ним, и Пукы увидел старуху, одетую в новехонький, расшитый бисером меховой сахи снежно-белого цвета. Из-под такого же белого платка с бахромой выглядывали собственные старухины седые косы и добавленные для большей красы ложные, накладные, угольно-черные. И те и другие обвивали цветные шнуры, а на концах болтались подвески – зайцы и гусыни из настоящего золота. У ног старухи, послушные, точно псы, сидели толстощекие лоснящиеся бобры. Маленькие глазки с почти разумным любопытством пялились на Пукы.
Старуха узловатой рукой погладила привязанного мальчишку по голове.
– Малой совсем, – скрипучим, как старое дерево в бурю, голосом жалостливо прошамкала она. – Рано ему… Еще б Денька три-четыре подождать.
– Сейчас нужен… – Пукы с ужасом почувствовал, что это шевелятся его губы, произнося слова. Но ведь он ничего не собирался говорить! Он даже не понимал, о чем речь. Вырывающийся из его собственного горла голос был знаком ему – но это был не его голос! Это был тот самый, заикающийся, только теперь он звучал отчетливо и ровно.
– Через три Дня уж ветер станет выть над развалинами, – продолжил исходящий из его уст знакомый чужой голос.
– Без тебя знаю, – проворчала старуха. – Молод еще старую бабку учить.
– Разве великая мать-земля Калтащ-эква, грозная Умай, преславная Торум-щань, что покорила страну мертвых, свирепая Пугос, блистательная Маа-эма, божественная Маддре-акке, чьи золотые волосы развеваются как семикратная Обь вместе с устьем, а из кос исходит Дневной свет… – протяжно продекламировал голос.
Пукы, чей рот был накрепко заткнут чужим голосом, протестующе застонал – какие там золотые! Седые они, как у теток в пауле!
– Разве может она быть старой? – торжественно объявил голос. – Если она и молодой-то никогда не была? – шкодливо закончил он.
– Почему же, была, – задумчиво возразила старуха. – Была и молодой… Горячей… Да и сейчас еще иногда… вскипаю. – Она многозначительно поглядела на связанного мальчишку, но Пукы сразу понял – не его она видит. Да и слова ее подтвердили: – А ты б хоть изредка помалкивал, Заика! – отрезала старуха.
Пукы почувствовал, как то, что наполняло его горло, покорно исчезло. Дрожащим голосом мальчишка пробормотал:
– Вы… вы хотите принести меня в жертву? Черному Донгару?
Старуха насмешливо скосила на него совсем молодые, отливающие небесной лазурью глаза и беззубо усмехнулась:
– Тебя в жертву Донгару? Вот это было бы самопожертвование так самопожертвование, – непонятно ответила она. – Кто я – знаешь? – спросила строго.
Пукы покосился на белые одежды старухи, подвески в ее волосах, на покорно сидящих у ног бобров. Все это могло принадлежать лишь одному существу во всех трех Сивир-землях. Неужели голос говорил правду? И он выдохнул, сам себе веря и не веря:
– Вам моя мама поклоняется! Вы эта… наша предка! Прародительница, однако! Я из рода Мось, – выпалил он на случай, если Калтащ-эква сама не догадается. И уставился на старуху обиженно. Он Калтащ никогда не одобрял! Неправильная у них прародительница! Хорошая прародительница помогать-защищать должна, а не к лавке привязывать. Сейчас он ей выскажет, что на душе накипело! И прямо в лицо Матери-Земле Пукы выпалил то, чего в их селении не то что его родная мать – даже шаман слушать не захотел, бубном прикрылся: – Не понимаю я – как же вы так могли сделать, на Заре-то Времен? – Он хотел укоризненно покачать головой, но веревки не пустили. – Если вы из верхних духов – правильно себя вести нужно, хороший пример подавать! А не изменять мужу, да еще с кем – с Куль-отыром! – Пукы покосился на старуху – и внутри у него все содрогнулось. Лицо женщины было искажено дикой, как рев чэк-ная, и страшной, как содрогания земли, яростью. Но Пукы все равно упрямо закончил: – Правильно вас Нуми-Торум с небес изгнал. Хорошо еще в среднюю Сивир-землю, а мог и прямо в Нижнюю. Раз вам Куль так нравится…
