Карина Дёмина - Владетель Ниффльхейма
Человек, говоривший это, был высок. Наверное, выше отца. Светловолосая косматая голова касалось потолка, и человеку приходилось наклоняться. При этом лапы медвежьей шкуры, что лежала на плечах его, тоже наклонялись и длинные когти, выкрашенные алым, тянулись к полу. Алекс смотрел на эти когти и еще на ноги незнакомца — босые, но выше щиколотки обмотанные полосками меха.
— Бьорн, отойди. Ты пугаешь мальчика, — рядом с этим человеком Ульдра выглядела хрупкой, как тростиночка, хотя прежде никакой такой хрупкости Алекс в ней не заметил.
— Я не боюсь, — хриплым спросонья голосом ответил Алекс и покрепче сжал рукоять молота.
С Мьёлльниром точно не страшно.
— И правильно. Алекс не боится Бьорна!
— Все равно прекрати, — она посмотрела на Бьорна так, как Аллочка никогда не смотрела на отца, и Алексу стало стыдно, а еще завидно.
Наверное, Бьорн никогда бы не оставил своего сына наедине с тенью.
Глупая мысль.
— Иди за стол, — сказала Ульдра. — Вам всем надо хорошенько поесть.
Стол стоял тут же. И не стол вовсе — гладкий камень, на камни положенный. Вдоль стола — лавки вытянулись. Джек сидит у стены, вжался в угол. Крышкина-Покрышкина к нему наклонилась, шепчет чего-то и на Алекса поглядывает. Рассказывает? Не хватало, чтобы она этому уроду протрепалась.
Нет, конечно, у Алекса нет секретов. Но неприятно и все.
Он нарочно сел на другую лавку, чтобы не рядом с ними. Молот на колени положил. Сидеть неудобно, зато Мьёлльнир под рукой.
— Мьёлльнир, — шепотом повторил Алекс, обкатывая имя на вкус. — Мьёлль-нир…
— Сокрушитель, — Бьорн садился не на лавку — на дубовую колоду, но и та затрещала под весом. — Бьорн знает. Бьорн помнит старые песни. Мьёлльнир сделали цверги, когда еще помнили, как делать чудесные вещи. И отдали асам, потому как звали их судить спор. Но асы судили не честно. Они признали умение цвергов, но заклад не отдали.
— А что было закладом?
Руки у Бьорна поросли коричневым кучерявым волосом, за которым виднелась смуглая кожа. Кривыми швами на ней проступали вены.
— Голова злоязыкого Локки. Асы не позволили убить аса. И цверги ушли в горы, чтобы не иметь больше дела с теми, кто не держит слово. Вранье — это гниль, которая точит корни Великого Ясеня.
— Ты сегодня разговорчив.
Закатав рукава, Ульдра вытащила из огня котелок и поставила его на ладонь. Она шла вдоль стола и наполняла костяные миски душистым варевом. Запах от него шел одуряющий. Будь варево чуточку менее горячим — Алекс пил бы прямо из миски. Бьорн и пил, поднимая посудину обеими руками. Глотал шумно и после каждого глотка отфыркивался.
Аллочка не потерпела бы за столом подобного поведения. Вечно она на отца ворчала. И на Алекса тоже. И вообще обеды заканчивались или отцовским криком, или Аллочкиными слезами. Или молчанием, которое хуже всего было.
А здесь все иначе.
Разве сложно было сделать, чтобы вот как здесь?
— Кушай, — пальцы Ульдры коснулись макушки, и ком в груди растаял.
Нету тут ни Аллочки, ни отца, только Ульдра, Бьорн, пальцами подбирающий с тарелки куски рыбы, и Джек с Крышкиной.
— А Советница где? — спросил Алекс.
— Ушла.
— Куда?
Ульдра отвернулась и сказала быстро, как будто опасалась, что Алекс и дальше будет спрашивать:
— Вы еще встретитесь. Тогда и спросишь.
Только вряд ли Алексу ответят. Ну да он привык. Отец никогда не отвечал, он вообще слишком занят для вопросов. Аллочку же спрашивать бесполезно. У нее в голове — лапша глянцевая со шпинатом, кондиционерами и одеялами из ягнячьей шерсти.
— Алекс много думает. Алекс пусть лучше ест. Все едят.
Крышкина вот кушает аккуратно. Она долго дует на каждую ложку, потом складывает губы трубочкой и втягивает суп. Как это у нее получается без хлюпанья? А Джек локти на стол поставил, сгорбился весь, миску закрывая, и работает ложкой быстро. Боится, что заберут?
На столе тем временем возникло блюдо с печеной рыбой.
— Море дичится, — Бьорн потер щеку, оставляя на коже жирный след. — Бьорн до Соленого зуба дошел. И назад. Совсем дичится. Но Бьорн косатку видел. Бьорн завтра возьмет свои копья и пойдет на косатку. Бьорну надоело мелочь ловить.
Он указал на рыбин, каждая из которых была с Алексову руку длиной.
— Косатку? — Джек, ухватив рыбину, вытянул в свою миску. Он пальцами разодрал тонкую кожу и принялся растирать крохкое мясо. Кости рыбьи он выкладывал на стол, а пальцы постоянно облизывал.
— Ага.
— Бьорн — хороший ловец, — сказала Ульдра, выставляя костяные чаши с белым напитком. Молоко? От прошлого молока Алекса вырубило, небось, подсыпали чего-то. Но он не в обиде.
Как можно на Ульдру обижаться?
— Никак, — Бьорн подмигнул и, наклонившись, прошептал: — Алекс громко думает. Бьорн слышит. А случилось все так. В начале времен не было ничего, ни неба, ни земли, ни какого иного мира. А была чёрная бездна. Называлась она Гинунгагап. К северу от неё лежал Ниффльхейм, а к югу — Муспелльхейм. Но однажды в Ниффльхейме раскололся камень, и с ним треснула жила Хвергельмира, горячего ключа, и родила двенадцать потоков. Двенадцать это больше, чем вот…
Бьорн растопырил пальцы на руках.
— Родник растопил ледяные глыбы и понес их к землям огня. А когда лед подошел совсем близко, то искры обожгли его. А из ожогов появились великан Имир и волшебная корова Аудумла. Великан был мал… меньше Бьорна, а Бьорн так и вовсе в роду последок, заморыш. Бьорна матушка тюленьей печенкой выхаживала, да все одно…
Он говорил, не прекращая есть. Рыбу Бьорн разламывал пополам, а куски заталкивал в рот. Со словами летела слюна и кусочки рыбьего мяса.
Аллочка точно в аут ушла бы.
— Но не о великане речь, а о том, что без молока Аудумлы он бы не вырос.
— И что потом? — подала голос Крышкина и при этом глянула на Алекса так, как будто виновата была в чем-то. Пусть себе сидит, где хочет. Алексу нету до нее дела! И не было никогда.
— Алекс врет, — тут же сказал Бьорн, хрустя зажаристой рыбьей головой. — А потом не стало Имира и Аудумлы, другие пришли им на смену. Но кровь не убить. Кровь всегда в ком-то да оживет.
— Мы чтим Аудумлу и первую руну, которую вы зовете рогатой, — Ульдра присела на самый краешек скамьи, но Алекс и отсюда чувствовал исходящее от нее спокойствие.
И вспомнилось вдруг, что когда-то он мечтал о собаке. Или о брате. Или о друге. О ком-нибудь, чтобы в доме не было настолько пусто. Собаку Аллочка завела — мелкую, лысую и пучеглазую. Собака постоянно мерзла и пряталась, на Алекса рычала, а потом по недосмотру горничной выскочила из дому и потерялась. Аллочка плакала.
