Андрей Посняков - Тевтонский Лев
— Садись прямо на пол, я принесла старый плащ, — раздался женский голос совсем рядом, только руку протянуть.
— Эрмедия? Ты здесь?
— Я же обещала тебе вино.
Они сели рядом, так близко, что молодой человек чувствовал боком тепло женского тела, но лица своей новой знакомой не смог разглядеть — освещением служили лишь звезды, заглядывающие в бойницы, а их сил явно не хватало.
— Пей. Как тебя зовут, гладиатор?
— Ви… Беторикс.
— Беторикс? Так ты галл? — Гостья произнесла что-то на незнакомом певучем языке и вдруг отстранилась. — Нет, ты не галл. Ты ведь меня сейчас не понял?
— Нет, не понял, — честно признался узник.
— Хотя… — Эрмедия рассмеялась. — Говорят, что и Каррит Фракиец на самом деле никакой не фракиец, и Гельветский Вепрь — никакой не гельвет. Они простые римские рабы, а красивые варварские имена себе берут просто ради успеха у публики. Ну что же, Беторикс очень хорошо звучит.
— А ты соображаешь, — машинально откликнулся Виталий, мысленно усмехаясь: что было бы, если бы в двадцать первом веке каждого Алексея, Николая или носителя иного греческого имени для проверки заставляли говорить по-гречески!
— Пей, Беторикс! Ну, как вино?
— Замечательно! — На этот раз Виталий отнюдь не покривил душой, поскольку после целого дня на ногах кислое вино показалось ему великолепным.
— Так я и знала, что гладиаторы пьют неразбавленное! Дай-ка я тоже попробую… Ты не думай, я не пьяница!
— Я не думаю.
— Мне просто любопытно — и как такое можно пить?
— И как?
— Ну… — Судя по голосу, девчонка погрузилась в новые ощущения. — Непривычно, однако что-то в этом есть. Да, тебя ведь не покормили? Я принесла козий сыр, и хлеб, и жареное мясо. Ешь.
А вот это было кстати! Оголодавший за время пути Виталий накинулся на пищу, словно терзающий добычу тигр, разве что не урчал.
— Ешь, ешь, — приговаривала довольная Эрмедия. — Мужчина должен есть, тем более гладиатор. Тот мальчик, Квинт Юний, сказал, что ты будешь выступать в Нарбо. Я, может, приеду на тебя посмотреть.
— Приезжай.
— А вино хорошо идет! Вот уж не думала никогда, что буду пить неразбавленное. Только голова закружилась. Так и должно быть, да? Я, пожалуй, прилягу. — И Виталий ощутил, как ему на колени опускается голова молодой женщины. — Погладь меня по волосам, хорошо?
— А ты меня не боишься? — Виталий с удовольствием исполнил просьбу гостьи. — Вдруг я захвачу тебя в заложницы и потребую воли?
— Ха! Гладиатор потребует воли! — пьяновато расхохоталась Эрмедия. — И что ты будешь с ней делать? Куда денешься? Что ты умеешь, кроме как махать мечом? Может, ты юрист? Арматор? Агроном? Или сочиняешь драмы? Ведь нет?
— Нет.
— Вот видишь! И зачем тебе воля? Я знаю, вы, знаменитые гладиаторы, привыкли жить на широкую ногу, в роскоши, в окружении красивейших женщин, гетер и даже благородных матрон. О, мне про них такое рассказывали, такое… Погладь мне шейку… так… так… Ниже, ниже… Подожди.
Чувствуя охватывающее его волнение, молодой человек погладил женские плечи, дотянулся и между лопатками, но там остановился, опасаясь разорвать платье.
— Ну? Что ж ты замер? Мешает туника? Так сними ее, чего же ты ждешь? Все гладиаторы такие робкие?
Ну уж если женщина просит…
Виталий ухватил за подол, осторожно потянул длинную тунику вверх, потом наклонился, прикоснулся к обнаженному женскому телу, упругому, с ямочками на пояснице, с быстро твердеющей грудью… О как приятно было ласкать ее в темноте!
— Ах, ах… гладиатор… — Повернувшись, Эрмедия обхватила пленника за шею, пылко целуя в губы…
А вот уже дернула гашник, на котором держатся браки… Виталий не возражал.
Их тела сплелись, сливаясь в единое целое в порыве внезапно вспыхнувшей страсти, и сладостные стоны устремились под своды темницы, через бойницы улетая к звездам.
— Какой ты пылкий! — прошептала женщина. — Я так и знала. Я давно хотела… с гладиатором… И вот, наконец…
— Всегда к вашим услугам, любезнейшая матрона.
— Да уж, и мы тут не хуже, чем всякие там столичные матроны! Мы же не виноваты, что живем в такой глуши!
Бедняжка! Случайный секс с заезжим «гладиатором» был для нее единственной возможностью прикоснуться к «шикарной столичной жизни» и развлечениям тамошней знати. И я, дескать, тоже, как они… Артист на гастролях в провинции, блин!
— Эрмедия, ты славная девушка. И такая страстная.
— Ты тоже страстный, мой гладиатор! Ах какие у тебя сильные руки! Обними меня еще… крепче…
— Не боишься, что задушу?
— О, дядюшка будет этому только рад. Все будут рады… Погладь меня по животику… так… так… Нравится?
— Еще бы! Так ты редко бываешь в городе?
— Да, мой гладиатор. Пожалуй, пару раз в год.
— А какой город тут ближе?
— Конечно Нарбо!
— А еще какие города есть в округе?
— Поблизости больше ничего, а вообще есть Каркасо, Толоза, Немаус, Массилия… До Массилии добираются по морю. Там греки.
— А всякие вещи откуда вам привозят?
— Из Нарбо или усадеб.
Снаружи в дверь постучали, очень корректно и вежливо.
— Сейчас, сейчас! — крикнула Эрмедия и принялась поспешно одеваться, в темноте не в силах так сразу разобрать, где у туники верх, а где низ. — Уже иду…
— Слуги? — ухмыльнулся молодой человек.
— Они. Я им сказала, чтобы дали знак, а то еще увлечемся до утра…
— А могли бы?
— Почему же нет? — Поцеловав «гладиатора» на прощание, гостья едва оторвалась от его губ и с видимым сожалением прошептала: — Увы, мне пора. Я обязательно приеду в Нарбо, слышишь? Беторикс… Ты под этим именем будешь выступать?
— Наверное.
— Я запомню. Прощай.
— До свидания.
Снова скрипнула дверь, отворилась, впустив в темную камеру серые промозглые проблески близкого рассвета. Узник успел разглядеть маячивших снаружи слуг — человек пять, с копьями. Не прорвешься при всем желании.
И все же надо что-то придумать! Надежд на то, что этот бред когда-нибудь кончится сам собой, уже не осталось. То есть если он и дальше будет плыть по течению, то вскоре окажется на арене цирка, где его будут убивать по-настоящему. А не как он привык — получил неточеным клином, прилег на правый бок, аккуратно прикрывшись сверху щитом, чтобы не затоптали, через три минуты встал живее всех живых. Правда, иногда оказывается, что ушибленная рука продолжает болеть, что у тебя там перелом и вон та «скорая помощь» у края поля ждет именно тебя — ну так что же, неприятно, но дело житейское. Как говорится, реконструкция — это дорого и больно, кто боится переломов и рассечений, тому не к нам. Но прежние баталии теперь не без оснований казались Виталию детскими забавами. Здесь коли ляжешь, то навсегда…
