Евгений Щепетнов - Звереныш (СИ)
Парень вздрагивал от ударов, лицо его кривилось, из глаз текли слезы и после пятого удара, не выдержав, он пошел в загон.
Мальчишки в загоне бродили, стояли, бессмысленно разглядывали собравшихся возле забора Щенков. Один из спятивших похоже узнал вошедшего в загон паренька, жалко улыбнулся, попытался что‑то сказать, но не смог, издав что‑то вроде клекота, хриплого мычания, отозвавшего в толпе наблюдателей громким вздохом — сумасшедший был жалок, и каждый представил, что мог бы оказаться на его месте. Если бы не случай, если бы его тело не сработало так, как надо…
— Даю тебе сто ударов сердца! — крикнул Вожак, наблюдая за тем, как вошедший с загон стоит, не решаясь подойти ни к кому из парней и трясется, отчего нож в его руке ходит ходуном, как ветка под ударами порывов ветра — Если ты сейчас не выполнишь приказ — я сам отрежу тебе ухо. Но ты все равно сделаешь то, что я сказал. Время пошло!
Парнишка вздрогнул, пошел по загону к кучке сидящих на земле мальчишек, выбрал одного, бессмысленно глядящего в небо и пускающего слюни, стекающие по подбородку. Подошел к нему, нагнулся, примеряясь приставил в уху лезвие ножа. Еще секунда, и…вдруг сумасшедший повернул голову, посмотрел в глаза парню с ножом и почти внятно выговаривая слова сказал:
— Не надо…пожалуйста…не надо…не делай мне больно…я к маме хочу…отпусти меня! Пожалуйста! Мне тут так плохо!
По щекам сумасшедшего потекли слезы, и парень с ножом вздрогнул, бросил нож на землю, закрыл глаза и побежал к воротам загона, уткнувшись лицом в ладони. Он бежал спотыкаясь, едва не упал, потом с разгону врезался в перекладину ворот, согнулся, выпрямился и выскочив наружу встал перед Вожаком, опустив руки по швам:
— Я не могу! Не могу! Это нельзя! Так нельзя! Нельзя! Нельзя!
Вожак шагнул вперед, одним быстрым движением выметнул из ножен короткий широкий меч и скользящим ударом наотмашь отсек половинку уха парнишки. Тот громко завопил, зажал обрубок, пытаясь остановить кровь, брызнувшую во все стороны. Крик парня еще не затих, когда по сигналу Вожака с парня сорвали одежду, оставив его совсем нагим, и стали хлестать плетьми, оставляя кровавые полосы на худом мальчишеском теле.
Несчастный кричал, умолял остановиться, но командиры были неумолимы и били до тех пор, пока Вожак снова не подал сигнал.
— Стой! Хватит. Теперь ты снова идешь. Поднимаешь нож и приносишь мне ухо. Нет — теперь принесешь два уха! Вперед!
Шатаясь, парень пошел в загородку, подвывая, постанывая от боли, залитый кровью так, что казалось, будто его раскрасил какой‑то безумный художник. Нож так и торчал в земле, уйдя в нее до половины — парень вынул его, как оживший покойник подошел к первому попавшемуся мальчишке и одним ударом срубил парню ухо, ударив так, что вместе с ухом отрезал лоскут щеки. Раненый глухо застонал, отшатнулся, отбежал в сторону, и тогда под удар попал другой, тот, что плакал и просил не трогать. Избитый до полусмерти парнишка отрезал ему ухо, не обращая внимания на плач, взял кровавые кусочки в руку и пошел назад, шатаясь так, что казалось — сейчас он грохнется, как подрубленное дерево.
Не свалился. Подошел к Вожаку, протянул ему руку с зажатыми в ней кусками окровавленной плоти. Тот благосклонно кивнул:
— Давно бы так. Видишь, как все просто? Подошел, отрезал, пошел дальше! Видели, как все просто? И что будет с теми, кто откажется исполнить приказ? Вы должны быть готовы исполнить любой, ЛЮБОЙ приказ Императора и своих командиров! Ведь приказ командира суть приказ Императора, и каждый, кто не выполняет приказ Императора — умрет! Ваши командиры — это руки Императора, и вы не можете ослушаться!
Вожак помолчал, и обычным, без пафоса голосом добавил:
— Брось их на землю. Нож сюда. Отведите его к лекарю.
Парня увели, и настал черед следующего испытуемого. Он должен был принести нос… Еще один — глаз. Палец. Два пальца. Кисть руки.
Менялись парни, менялись задания. Площадка загона походила на бойню — кровь, крики, стоны, трое парней — Щенков упали в обморок, глядя на происходящее. Их оживили, раздели и высекли — так же страшно, как и первого наказанного.
Псы не должны бояться крови, не должны падать в обморок, как дворянская девица. Им приказали вырезать сердца из трех умирающих от потери крови сумасшедших. Парни сделали это — падая, рыдая, вымазанные в своей и чужой крови.
Когда очередь дошла до Щенка, в загоне осталось лишь несколько живых — человек пять изрезанных, искромсанных парней, истекающих кровью, обезображенных до неузнаваемости.
Щенок с замиранием в сердце ждал, что сейчас ему поручат что‑то особо мерзкое, и гадал, что же это такое будет. Он не сомневался дадут особо мерзкое задание, и не сомневался, что сделает это — Звереныш ждал момента, чтобы выскочить наружу, а уж он‑то крови не боялся — он жаждал ее! И ему не было жаль этих несчастных, которые все равно бы умерли, не так страшно, конечно, но умерли. Все умирают — люди и звери. Но смерти нет!
Вожак махнул рукой, и через пару минут в загородку завели трех парней, руки которых были связаны за спиной. Они завывали, рычали, дергались, как захваченные в плен волки, и когда веревки, стягивающие руки отпустили, набросились на своих пленителей, со смехом ускользнувших в стороны. Недопески перепрыгнули загородку, и сумасшедшие врезались в нее со всего разгона, протягивая руки к людям, клацая зубами, растопырив как когти пальцы с сорванными до крови ногтями.
— Вы должны войти туда и убить всех — приказал Вожак, внимательно наблюдая за оставшимися испытуемыми — Всех, это значит — вот этих троих буйных, и остальных — тех, что еще живы. За каждого оставшегося в живых вы получите по десять…нет — по двадцать ударов плетью! Так что позаботьтесь, чтобы ни одного из них ТОЧНО не осталось в живых недобитках. Да, и вот еще что — вырежете сердца у этих трех и принесете их мне. Все ясно?
— Ясно — сдавленным голосом пробасил тот, кому некогда Щенок вырвал половину щеки.
— Ясно — выдавил Саргос, бледный, как мел. Адрусу даже показалось, что у того волосы встали дыбом.
— Ясно — равнодушно сказал Звереныш, спокойный, как надгробие. Он уже не волновался. Страх куда‑то испарился, место в голове занял Зверь, которому было плевать на чужую жизнь, на чужие страдания — вся жизнь страдание, всех не пережалеешь! А своя шкура гораздо дороже, чем чужая. И свое сердце…
Вожак внимательно следил за двумя лидерами, теми, кто выделился среди общей массы рабов. Он специально подгадал так, чтобы остались эти двое, и специально дал им в "соперники" трех буйных сумасшедших, желая посмотреть, как они будут себя вести в экстремальной ситуации, не зная, как нужно обращаться с ножом, ничего не умея.
