Избранное. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Пулман Филип

— Нельзя ли посмотреть, как ты это делаешь? — попросил он.

Лире хотелось сказать «да», но она посмотрела на Фардера Корама: одобрит ли он. Старик кивнул.

— Что мне спросить? — сказала Лира.

— Каковы намерения тартар в отношении Камчатки?

Это было нетрудно. Лира поставила стрелки на верблюда, означавшего Азию, которая означала тартар; на рог изобилия — Камчатку с ее золотыми шахтами; и на муравья, который означал деятельность, а значит, намерение и цель. И замерла, удерживая в уме три уровня значений и спокойно дожидаясь ответа, который пришел почти сразу. Длинная стрелка подрожала на дельфине, на шлеме, на младенце и на якоре, поплясала между ними и сложным ходом, непонятным для мужчин, но спокойно отслеживаемым Лирой, добралась до тигеля.

Когда она совершила эти движения несколько раз, Лира подняла голову. Она поморгала, словно выходя из транса.

— Они сделают вид, что хотят напасть на нее, но на самом деле не нападут, потому что она слишком далеко и им надо будет сильно растянуться, — сказала она.

— Не объяснишь мне, как ты это поняла?

— Дельфин — одно из его глубинных значений — игра он игривый. Я знаю, что значение именно это — стрелка останавливалась там несколько раз, и ясно стало только на этом уровне, ни на каком другом.

А шлем означает войну, и вместе они означают, что война понарошку, а не всерьез.

А младенец означает — он означает трудность, — и будет трудно напасть, и якорь показывает почему: потому что они вытянутся, как якорный канат. Вот как я это понимаю.

Доктор Ланселиус кивнул.

— Поразительно, — сказал он. — Я тебе очень благодарен. Я этого не забуду.

Потом он странно посмотрел на Фардера Корама и снова на Лиру.

— Могу я попросить тебя еще об одном опыте? — сказал он. — Во дворе за домом висят на стене несколько веток облачной сосны. Одной из них пользовалась Серафина Пеккала, остальными — нет. Можешь определить, какая ветка — ее?

— Да! — сказала Лира, всегда готовая похвастаться своим умением, и, взяв алетиометр, выскочила во двор. Ей не терпелось посмотреть на облачную сосну, потому что с ее помощью летают ведьмы, а она никогда этой сосны не видела.

Когда она убежала, Консул сказал:

— Вы понимаете, кто этот ребенок?

— Она дочь лорда Азриэла, — сказал Фардер Корам. — А мать ее — миссис Колтер из Жертвенного Совета.

— А помимо этого?

Старый цыган недоуменно покачал головой:

— Нет. Больше ничего не знаю. Но она странное, невинное существо, и я беспокоюсь о ней больше всего на свете. Как она овладела этим прибором, понять не могу, но я ей верю, когда она говорит о нем. А что? Что вы о ней знаете, доктор Ланселиус?

— Ведьмы веками говорили об этом ребенке, — сказал Консул. — Они живут в тех местах, где пелена между мирами тонка, время от времени до них доносится бессмертный шепот тех, кто странствует между мирами. И они слышали о таком ребенке, — его ждет великая судьба, но осуществиться она может не здесь, не в этом мире, а далеко отсюда. Без этого ребенка мы все погибнем. Так говорят ведьмы. Но осуществить предназначенное ей судьбой она должна в неведении об этом, потому что только в ее неведении мы можем быть спасены. Вы это понимаете, Фардер Корам?

— Нет. Не могу сказать, что понимаю.

— Это значит, что ей должно быть позволено делать ошибки. Мы должны надеяться, что она их не сделает, но мы не можем ею руководить. Я рад, что увидел этого ребенка до того, как умру.

— Но как вы узнали в ней именно этого ребенка? И что это за существа, которые странствуют между мирами? Я совершенно не могу вас понять, доктор Ланселиус, при том, что вы представляетесь мне честным человеком…

Но прежде чем Консул успел ответить, дверь распахнулась и вошла торжествующая Лира с веточкой сосны.

— Вот она! Я испытала их все, но эта — она, я уверена.

Консул внимательно посмотрел на ветку и кивнул.

— Правильно, — сказал он. — Что ж, Лира, это замечательно. Тебе повезло, что у тебя такой прибор, и желаю, чтобы он хорошо послужил тебе. Я хочу дать тебе на прощанье…

Он взял ветку и отломил ей маленький черенок.

— Она с этим летала? — с благоговением спросила Лира.

— Да. Я не могу тебе дать всю, она нужна мне для того, чтобы связаться с Серафиной, но этого достаточно. Береги ее.

— Буду беречь, — сказала она. — Спасибо. — И засунула его в мешочек вместе с алетиометром.

Фардер Корам потрогал сосновую ветку, словно на счастье, и на лице его было выражение, которого Лира раньше не видела: какого-то томительного желания. Консул, проводив их до двери, пожал руку Фардеру Кораму и Лире тоже.

— Надеюсь на ваш успех, — сказал он и продолжал стоять в дверях, на пронизывающем ветру, глядя, как они уходят по узкой улочке.

— Он знал ответ про тартар еще до меня, — сообщила Лира Фардеру Кораму. — Алетиометр мне сказал, а я ему — нет. Там был тигель.

— Я думаю, он тебя испытывал, детка. Но хорошо, что ты повела себя вежливо: ведь мы не знаем, что ему уже известно. А совет насчет медведя был очень кстати. Не представляю, как еще мы могли бы о нем узнать.

Они нашли дорогу к депо — двум бетонным складам на пустыре, где торчали кусты и чахлая трава пробивалась между серыми камнями и лужами застывшей грязи. Угрюмый человек в конторе сказал им, что медведя они найдут после работы, в шесть часов, только без опоздания, потому что он сразу отправляется во двор за баром Эйнарссона, где ему подносят выпивку.

Потом Фардер Корам отвел Лиру к лучшему торговцу одеждой и купил ей теплое обмундирование. Они купили парку из шкуры северного оленя, потому что волоски у него полые и хорошо удерживают тепло, и капюшон, подбитый мехом росомахи, который сбрасывает сосульки, образующиеся от дыхания. Купили нижнее белье, пыжиковые унты и шелковые перчатки, которые вставлялись в толстые меховые рукавицы. На унты и рукавицы пошла шкура с передних ног северного оленя, самая прочная, а подошвы унтов были подбиты кожей морского зайца, такой же прочной, как у моржа, но более легкой.

И наконец, купили водонепроницаемый плащ, закрывавший ее полностью и сделанный из полупрозрачных кишок тюленя.

Во всем этом, с шелковым шарфом на шее и шерстяной шапкой под большим капюшоном, ей было жарко; но их ждали гораздо более холодные края.

Джон Фаа, надзиравший за разгрузкой судна, с большим интересом выслушал рассказ о встрече с Консулом ведьм и с еще большим — о медведе.

— Пойдем к нему сегодня же вечером, — сказал он. — Тебе приходилось разговаривать с таким существом, Фардер Корам?

— Да, приходилось; и однажды драться приходилось, слава богу, не в одиночку. Надо заключить с ним договор, Джон. Не сомневаюсь, он запросит много, и сговориться с ним будет трудно; но он нам необходим.

— Да, конечно. А что твоя ведьма?

— Ну, она далеко, теперь она — королева клана, — сказал Фардер Корам. — Я надеялся, что можно будет послать ей весточку, но ждать ответа пришлось бы слишком долго.

— Ну что ж. А теперь позволь рассказать, что я узнал.

Видно было, что Джону Фаа не терпится рассказать им свою новость. На пристани он познакомился со старателем по имени Ли Скорсби, подданным государства Техас, в Новой Дании. Оказалось, что у этого человека есть аэростат. Экспедицию, в которую он нанялся, отменили из-за недостатка средств еще до того, как она покинула Амстердам, — и теперь он на мели.

— Подумай, что мы можем сделать с помощью аэронавта, Фардер Корам! — сказал Джон Фаа, потирая большие руки. — Я предложил ему наняться к нам. По-моему, нам повезло с ним.

— Повезло бы еще больше, если бы мы знали, куда двигаться, — отозвался Фардер Корам, но ничто не могло обескуражить Джона Фаа, радовавшегося новому походу.

Когда стемнело, когда припасы и снаряжение были благополучно выгружены и сложены на берегу, Фардер Корам и Лира отправились искать бар Эйнарссона. Нашли его без труда: грубый бетонный сарай с неровно мигающей неоновой вывеской над дверью, заиндевелые окна и громкие голоса за ними.