Избранное. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Пулман Филип
– Куда теперь? – крикнула Элис.
– Обойдем с той стороны… может, дверь…
Малкольм уже и сам не знал, что собирался сказать: прямо у него за спиной раздалось зловещее «Ха-а-а! Ха-а-а! Ха-а-а!» – а фонарь над дверью трактира выхватил из темноты лицо Боннвиля, по которому текла вода вперемешку с кровью. Элис подобрала отвалившийся от парапета камень – здоровый, величиной с ее кулак, – и швырнула прямо в это окровавленное лицо. Боннвиль снова упал.
– Скорей! Скорей! – выкрикнул Малкольм и потащил ее за собой вниз по склону к парадной двери – домой, в безопасность.
Но дверь была заперта.
«Ох, ну конечно, – сообразил Малкольм. – Они же думают, что я наверху…»
– Мама! Папа! – завопил он, но ветер, и дождь, и бурлящая река подхватили его крик и унесли куда-то прочь, как обрывок салфетки.
Одной рукой крепко прижимая к себе Лиру, а другой цепляясь за руку Элис, он двинулся вдоль стены к черному ходу. Тоже заперто!
Сунув Лиру на руки Элис, он подобрал большой камень и принялся колотить им в дверь. Но рев воды и стон деревьев под ветром заглушали всё – Малкольм и сам едва слышал собственный стук. Он стучал в закрытую дверь, снова и снова, пока, наконец, камень не выскользнул из его ослабевшей руки. Из-за двери не доносилось ни звука, а Боннвиль был где-то совсем рядом, и нельзя было просто стоять и ждать, пока он их найдет.
– Пойдем, – решился он и побрел в обход сада, к кладовой и навесу, под которым стояло каноэ. Элис шла за ним. В слабом свете фонаря, пробивавшемся сквозь пелену дождя, они заметили утонувшего павлина, его тело зацепилось за куст.
Но с «Прекрасной дикаркой» все было в полном порядке: она уютно стояла под навесом, укрытая угольным шелком.
– Залезай. Садись и возьми Лиру. И не шевелись! – велел Малкольм, отогнув край брезента, чтобы Элис увидела, как забраться и куда сесть. Затем он передал ей Лиру, и Элис уверенно взяла ее на руки, а Малкольм расправил над ними брезент и сам залез в лодку. Вода вокруг поднялась уже так высоко, что его план наверняка должен был сработать – «Прекрасная дикарка» уже сама натягивала причальный канат, словно догадавшись, что у Малкольма на уме.
Он дернул за швартов в нужном месте, и узел развязался. Малкольм взял весло, но грести не стал, только удерживал лодку в равновесии. Лодка сама заскользила по травянистому склону к реке – сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей.
Между тем река поднималась им навстречу, и вот уже трава перестала цепляться за киль, и маленькое каноэ внезапно рванулось вперед и понесло их вниз по течению.
Обратной дороги не было. «Прекрасная дикарка» стрелой летела по волнам взбесившейся реки – вперед и вперед, туда, где раскинулся затопленный Порт-Медоу, к улицам Оксфорда, превратившимся в бурные ручьи, и дальше, в те неведомые края, что лежали по ту сторону города.
Часть вторая. Потоп
Глава 16. Аптека
Малкольм почти ничего не видел: только бездонную тьму небес и хлещущий реку дождь; впереди все закрывал тент. Раздуваясь парусом, он ловил ветер, так что лодка непредсказуемо металась то влево, то вправо, – поэтому зацепиться за что-то взглядом все равно бы не вышло, даже если бы обзор был открыт. Малкольм задумался, уж не совершили ли они роковую ошибку, ведь теперь они рискуют утонуть! Но что еще им оставалось делать? Боннвиль мог настичь их, отнять Лиру, убить ее…
Он изо всех сил старался держать лодку прямо и больше рулить, чем грести. Течение несло их вперед без малейших усилий с его стороны, но Малкольм понятия не имел, где они сейчас и на что могут налететь в следующее мгновение: на пути может оказаться дерево, мост или дом… впрочем, эту мысль он поспешил от себя отогнать.
На этом, правда, проблемы не заканчивались. Мальчик сидел на корме, и чтобы держать весло в воде, пришлось откинуть тент с заднего конца каноэ, и теперь дождь заливал лодку так стремительно, что ноги уже были по щиколотку в воде.
– Как только найдем что-нибудь прочное, сразу причалим, – прокричал он Элис. – И вычерпаем воду.
– Ладно, – только и сказала она.
Малкольм наклонился вправо, придерживая поля зюйдвестки и пытаясь заглянуть за тент и хоть что-нибудь разглядеть сквозь ливень и мглу. Что-то высокое, темное пронеслось мимо них – дерево? Аста, сидя в обличье совы на самом заднем обруче тента, тоже всматривалась вперед, но капли дождя заливали ее огромные круглые глаза, и от ее зоркости сейчас было мало толку.
– Лево руля! Лево руля! – внезапно завопила она; Малкольм погрузил весло в воду и со всей силы налег на него.
Низко нависшее над рекой дерево хлестнуло мокрыми ветвями по тенту и чуть не сшибло зюйдвестку у него с головы.
– Еще деревья! – снова закричала Аста.
Малкольм сильнее вцепился в весло, отчаянно правя против течения. Каноэ закрутило и стало колотить о сучья. Какая-то усаженная колючками ветка задела его по лицу, Малкольм вскрикнул, а Лира громко заплакала.
– Что там такое? – крикнула Элис.
– Ничего. Все в порядке, Лира, – крикнул он им через плечо, хотя сам едва не заплакал.
Было так больно, что Малкольм почти не мог думать, но весло все равно держал крепко. Вскоре он заметил большую ветку – она как раз ткнулась в обруч, на котором сидела Аста. Малкольм схватился за нее и остановил каноэ.
Бросив весло на дно лодки, он свободной рукой потянулся за фалинем, нашел, закинул на ветку и кое-как завязал беседочный узел непослушными, замерзшими, мокрыми пальцами.
– Где-то там у тебя там под ногами есть холщовое ведро.
Пока Элис искала, он натянул тент обратно на последний обруч и прикрепил к планширу, оставив открытой только одну застежку.
– Вот так.
Лира по-прежнему заходилась плачем.
Взяв ведро, Малкольм принялся черпать воду и выплескивать ее за борт там, где полог был не застегнут. С этим он справился быстро. Потом он сообразил, что и сапоги у него тоже полны воды, так что их пришлось стащить и тоже опорожнить за борт. Закрепив тент, он устало привалился к борту. Аста обнюхала его лицо и облизала царапины мягким и чистым щенячьим языком. От этого засаднило еще больше, но он постарался не кричать.
Ну, по крайней мере, под тентом дождь им больше не грозил. Ливень упорно барабанил по угольному шелку, но внутрь не проникало ни капли.
– У тебя под скамейкой жестянка, – сказал он Элис. – Я ее замотал клейкой лентой, так что воды внутри быть не должно. Если передашь ее мне, я открою. Там должно быть печенье.
Элис пошарила и нашла жестяную коробку. Малкольм ковырял ленту, пока не нашел конец, и открыл: внутри было совершенно сухо. Кроме печенья там оказался его швейцарский нож и маленький антарный фонарик – он совсем забыл, что положил их тоже! Фонарик чуть его не ослепил, зато Лира тут же перестала плакать.
– Дай ей печенье.
Элис взяла два – одно себе, другое Лире. Та некоторое время неуверенно размахивала печеньем, потом сунула его в рот и блаженно зачмокала.
Малкольм что-то заметил краем глаза – или, может, это было внутри, у него в глазу? Какой-то белый лоскуток на дне лодки… который вдруг превратился в мерцающее пятнышко и поплыл перед ним в темноте. Малкольм заморгал и затряс головой: не самое лучшее время для блестящих колечек… Но пятно и не думало исчезать. Плавало себе в воздухе, вращаясь, переливаясь, посверкивая…
– Что такое? – спросила Элис, должно быть, почувствовав, как он трясет головой, или заметив, что он отвлекся.
Хотя кто знает – может, она и в темноте могла немного видеть.
– Что-то в глаз попало.
– Убери эту штуку уголком носового платка, – посоветовала она.
Малкольм сидел неподвижно – ему было мокро и страшно неудобно – и пытался сохранять спокойствие. Он чувствовал что-то странное… вроде того, о чем говорила Аста, когда оно накатило на них в прошлый раз, за домашней работой по географии: некое умиротворенное бестелесное парение в пространстве, необозримом или даже бесконечном, окружавшем их со всех сторон. Блестящее кольцо росло, как и тогда, и он снова сидел беспомощный и парализованный. Оно приближалось и ширилось, заполняя все поле зрения, но Малкольму вовсе не было страшно. Кольцо не пугало – наоборот, даже утешало, успокаивало, словно их мирно несли океанские волны. Это была его аврора, и она говорила, что он – все еще часть великого неизменного порядка вещей, и так будет всегда.
