Избранное. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Пулман Филип
– О… О! Так, значит…
– Да! Именно этим они и занимаются! И если она забеременеет, такого доказательства хватит даже сестре Бенедикте.
– Но мы все равно не докажем, что ребенок от него, – возразил Малкольм.
– Ну… наверное, нет.
– А он к тому времени уже сбежит.
– С Лирой.
– Ты думаешь, ему нужна именно она?
– Конечно. А ты сомневаешься?
Даже думать об этом, и то было страшно.
– Не сомневаюсь, – вздохнул Малкольм. – Ты права. Ему нужна Лира. Просто я не понимаю, зачем.
– Какая разница, зачем? Может, он хочет кому-то отомстить. Может, хочет убить ее или взять в заложницы. Похитить и потребовать выкуп.
Монахиня за стенкой испустила долгий, высокий стон, полный какого-то непонятного Малкольму чувства. Голос прошел сквозь доски, перекрывая и грохот дождя по крыше, и завывания ветра. Малкольму представилось, как этот странный крик летит куда-то вдаль по ночному небу, и сама луна прячет от него лицо, а совы дрожат от ужаса, сбиваясь со своих воздушных путей.
Тут он заметил, что руки его сами собой сжались в кулаки.
– Ну, в общем, нужно… – начал он.
– Ага, нужно, – подтвердила Аста. – Нужно хоть что-нибудь сделать.
– Ведь если мы ничего не сделаем, она и правда может отдать ему Лиру.
Из-за перегородки послышался низкий, густой смех – на сей раз смеялась не гиена, а сам Боннвиль, и не так, как люди смеются от чего-то забавного, а просто от удовольствия.
– Это он! – прошептала Аста.
– Даже если мы скажем сестре Бенедикте, она подумает, что они оба поступили плохо, но наказать сможет только сестру Катарину. Ему она ничего не сможет сделать.
– И то если она нам поверит. А может и не поверить.
– А это что, преступление, – то чем они занимаются?
– Если бы она этого не хотела, было бы преступление.
– Ну, она, по-моему, хочет.
– По-моему, тоже. Так что и полиция ему ничего не сможет сделать, даже если они нам поверят, и даже если смогут его поймать… Если бы, если бы…
– Все равно. Нам ведь важно не чтобы его наказали, а чтобы он не смог добраться до Лиры. Это самое главное.
– Ну да…
И тут со стороны главного здания донесся раскатистый, гулкий грохот. Он был громче раската грома и длился гораздо дольше. Поначалу Малкольм ощутил его даже не как звук, а как содрогание самой земли. Цветочные горшки в сарае затарахтели, некоторые даже попадали, а грохот все длился и длился, и земля продолжала дрожать.
– Нет! Нет! Пусти! – крикнула сестра Катарина за стенкой. – Пусти, пожалуйста… мне надо идти…
Боннвиль что-то ответил ей своим глубоким, бархатным голосом, – слов Малкольм не расслышал.
– Да, – выдохнула она. – Обещаю… но теперь я должна…
Внезапно Малкольма пронзила мысль: «Лира!» Он вскочил и распахнул дверь, грохнув ею о деревянную стену, выбежал наружу и помчался во весь дух, уже не обращая внимания ни на дождь, бьющий в лицо, ни на бурлящие под ногами потоки, ни на крик мужчины у него за спиной и безумный хохот – «Ха-а-а-а! Ха-а! Ха-а-а-а-а!» – его деймона-гиены.
Аста в облике борзой неслась рядом с ним, не отставая. Добежав до главного здания и завернув за угол, Малкольм обнаружил, что здесь вода уже поднялась выше и течет быстрее, а фонарь на надвратной башне почему-то не горит…
…да просто потому, что домика больше не было! В неверном свете из окон главного здания Малкольм разглядел лишь огромную груду камней и досок, черепицы и щебня. И пока он стоял, потрясенно созерцая эту картину, через гору обломков перехлестнула волна: река наконец вырвалась из берегов. Докатившись до Малкольма, волна немного спала и оказалась ему только по колено, но все равно он едва удержался на ногах.
– Элис! – заорал Малкольм.
Сзади, из темноты, донесся полный ужаса вопль сестры Катарины.
– На кухню! – скомандовала Аста, и Малкольм, с трудом переставляя ноги, побрел туда. Вода бурлила под дверью; Малкольм налег на дверь плечом, и та нехотя подалась. Кухню уже затопило: весь пол был залит, дрова в печи шипели и выпускали клубы пара.
Колыбелька Лиры уже не стояла на твердом полу, а плыла, покачиваясь. Элис лежала без чувств поперек кухонного стола, засыпанная штукатуркой с потолка и придавленная обломком балки.
– Элис! – снова крикнул Малкольм, и та шевельнулась, застонала и внезапно села. Но, должно быть, ей нельзя было так быстро вставать: уже в следующую секунду девушка снова обмякла и завалилась на бок.
Малкольм выхватил Лиру из колыбели, Аста метнулась за Паном. Держа малышку одной рукой, Малкольм вытащил оттуда же, из колыбели, одеяльца и постарался ее укутать, как сумел. Света на кухне не было – только оранжевое зарево из печи, и Малкольм ничего не мог толком разглядеть. Все ли одеяльца он забрал? Не замерзнет ли девочка?
Элис пыталась встать, держась за стену. Но тут ее снова сбило с ног: Боннвиль ворвался в кухню, распахнув дверь настежь, как будто вода была ему не помеха, и, увидев Малкольма, ринулся к нему с таким злобным рычаньем, на какое не был способен даже его деймон.
Малкольм прижал Лиру к груди, Малышка уже расплакалась от страха…
Внезапно Боннвиль покачнулся и рухнул лицом вперед, – потому что за эти считаные секунды Элис успела встать и от души врезать ему по голове стулом. Падая, Боннвиль попытался ухватиться за стол, но его пальцы соскользнули, и он тяжело плюхнулся в воду, взметнув целое облако брызг. Элис подняла стул и еще раз опустила его мужчине на затылок.
– Бежим отсюда! Живо! – крикнула она.
Малкольм попытался бежать, но вода сковывала все движения, и он только с ужасом смотрел, как из-за края стола показываются сначала руки, а затем и голова Боннвиля, вся в крови… Вот он поскользнулся и опять упал, а затем снова стал подниматься, и половина его лица была ярко-алой, словно там, под столом, он успел нацепить какую-то жуткую маску…
– Малкольм! – вскрикнула Элис.
Он рванулся к двери, крепко прижимая Лиру к груди. Малышка гневно вопила, брыкалась и размахивала кулачками.
– А ну, дай сюда! – взревел Боннвиль, протягивая руки к Лире, но тут же опять поскользнулся, а Малкольм уже выскочил за дверь и вслед за Элис устремился к мосту. Вода все прибывала, и каждый шаг давался с огромным трудом, как в кошмарном сне, когда пытаешься бежать изо всех сил, но не можешь даже сдвинуться с места.
Ни сестры Катарины, ни других монахинь… ну ведь не может быть, чтобы все они утонули? Или погибли под обломками надвратной башни? Казалось, во всем монастыре не осталось ни единой живой души, кроме истекающего кровью Боннвиля и его хромой гиены, которая уже выбралась из кухни и ковыляла за своим человеком против течения…
Впрочем, было слишком темно, чтобы разглядеть еще хоть что-то, да и с неба по-прежнему хлестали ручьи, застилая глаза. Только чутье и память помогали Малкольму не сойти с дорожки, и он продолжал брести вперед, выкрикивая: «Элис! Элис!»
А потом он внезапно наткнулся на нее, и оба чуть не упали.
– Держись за меня! – крикнул он. – Не отпускай!
Взявшись за руки – ух и ледяные же они у них были! – Элис и Малкольм двинулись дальше и, борясь с течением, поднялись на мост. Фонарь у входа в трактир все еще горел, и в его свете Малкольм увидел, что каменный парапет с одной стороны обвалился, а с ним рухнула и часть настила.
– Осторожно! – крикнула Элис.
– Руку не отпускай, – напомнил Малкольм.
Бочком, осторожно приставляя ноги, они пошли через мост, превратившийся в узкую, шаткую дорожку над бурной рекой. При каждом шаге остатки моста тряслись и гремели. Зато Лира прекратила реветь, сунула в рот большой палец и теперь спокойно лежала у Малкольма на сгибе локтя, наблюдая за всем происходящим с радостным любопытством.
– Мост… вот-вот обвалится… – пропыхтела Элис и тут же забыла про мост, потому что, обернувшись, различила позади какое-то движение: – Он тут! Быстрее!
– Да как же он…
– Шевелись!
Скользя и оступаясь, они начали спускаться по лестнице на террасу «Форели», но тут же поняли, что придется идти обратно: река уже заливала террасу, волны перехлестывали через столики, и нечего было даже надеяться, что при таком мощном течении они с Элис смогут удержаться на ногах.
