Майкл Муркок - Дуб и овен
– Я понимаю тебя, – сказал Корум, которому и самому довелось испытать нечто подобное тому, о чем говорил король Маннах. – Но если даже мышление примитивно, а знания искажены, они могут обладать огромной уродливой силой. Разве может власть света существовать без власти тьмы? Может ли благородство жить без алчности, а знание – без невежества?
– Это вечная загадка снов мабденов, – как бы про себя сказал Джери-а-Конел, – и, без сомнения, именно потому я и предпочел остаться во сне, который во всех Пятнадцати плоскостях ярче всего заявил о себе. – Теперь он говорил четко и коротко. – Но этот сон скоро исчезнет – если мы не найдем способа вернуть к жизни Амергина. Двинулись! Осторожно несите его на курган Кремма.
Но едва лишь они двинулись к кургану в дубовой роще, Корум осознал, что ему страшно не хочется сопровождать их.
Принц понял, что боится этого места, ибо именно там он увидел короля Маннаха и его народ, зов которых вырвал его из прошлого, из замка Эрорн, где он, тоскуя, вспоминал Ралину.
Корум посмеялся над собой. Он устал и голоден, а когда отдохнет, перекусит и проведет хоть толику времени в обществе своей любимой Медб, он больше не будет испытывать столь глупых чувств.
Тем не менее эти мысли не оставляли его до самого вечера, когда король Маннах, Медб Длинная Рука, Джери-а-Конел, карлик Гофанон, сид Илбрек на Роскошной Гриве, Корум и подданные короля Маннаха, подняв на руки еле живое тело верховного короля Амергина, двинулись к лесу, где на поляне высился курган, под которым, как гласила легенда, покоился Корум – или его предыдущее воплощение.
Слабые последние проблески солнца пробивались сквозь листву леса, бросая глубокие таинственные тени: в них, как казалось Коруму, скрывались не только рододендроны и ежевика, не только белки, лисы и птицы.
Дважды он покачал головой, кляня себя за то, что позволяет разным глупым мыслям лезть в голову.
И наконец процессия достигла кургана на поляне в дубовом лесу.
Они достигли того места, где жила сила.
Глава третья
Золотой дуб и серебряный овен
Стоило им войти в дубовую рощу, как Корум почувствовал холод, пронизавший его до костей, – он был даже более жгуч, чем мороз в Каэр Ллуде, и Корум понял, что это холод смерти.
Он начал вспоминать предсказания Айвин, пророчицы, которую встретил по пути в Ги-Бразил. Она велела ему бояться арфы – что ж, он в самом деле боялся ее. Она велела ему опасаться брата. Не его ли «брат» почивает под этим травянистым холмом в дубовой роще, под искусственным курганом, окруженным вековыми дубами, – в святом для всех мабденов месте? Был ли там другой Корум – может, настоящий герой Кремм, который встанет из земли и убьет его за самозванство?
Не этот ли холм он видел во сне, когда уснул на Ги-Бразиле? Его силуэт вырисовывался на фоне заходящего солнца, и на небо уже поднималась луна. Сотни лиц были обращены к ее диску, но это были лица мужчин и женщин несуеверных, не верящих в предрассудки. На каждом из них читались лишь любопытство и несказанное изумление. Все кольцом окружили холм, и в дубовой роще воцарилась полная тишина.
Мощные сильные руки Илбрека подняли обмякшее тело верховного короля. Он поднялся на холм и положил Амергина на самой вершине. Затем Илбрек поднял голову и посмотрел на луну.
Медленно спустившись с холма, Илбрек остановился рядом со своим старым другом Гофаноном.
Затем на холм поднялся король Маннах. Он шел медленно и неторопливо, держа в руках открытую шкатулку, в которой поблескивали золото и серебро. Золотой Дуб король Маннах поставил у головы Амергина, на него падали лучи заходящего солнца – и дуб вспыхнул сиянием, словно собрав в себе последние лучи светила. А изображение серебряного барашка король Маннах утвердил у ног Амергина, чтобы на него падал лунный свет, и серебряный Овен тут же вспыхнул белым холодным сиянием.
Корум подумал, что, если не обращать внимания на размеры, эти две фигурки вполне могли быть и настоящим деревом, и живым бараном – настолько безукоризненно они сделаны. Когда король Маннах спустился, собравшиеся теснее сомкнулись вокруг холма. Все взгляды были обращены на безжизненно распростертое тело верховного короля, на Дуб и Овна. Только один Корум подался назад. Холод оставил его, но принца все еще охватывала дрожь, он продолжал бороться со страхом, которым были полны его мысли.
Затем появился кузнец Гофанон, неся на широком плече двойной топор, выкованный им столетия назад. На его шлеме, перчатках и нагруднике из полированного металла отражались блики от золотого Дуба и серебряного Овна. Поднявшись до середины склона, Гофанон остановился, опустил топор лезвием в мох и сложил кисти на рукоятке.
Корум вдыхал сильные душистые ароматы деревьев, папоротника, рододендронов и лесной травы. Запахи казались теплыми, добрыми и должны были уничтожить страхи Корума, но этого не произошло. Он все так же не мог присоединиться к толпе и держался у самого края ее, надеясь, что Медб не уйдет вперед вместе с остальными; ему хотелось, чтобы ее присутствие рядом успокоило его. Но никто не знал, как он себя чувствует. Все взгляды были устремлены к фигуре верховного короля, к изображению дуба у его головы и барана у ног. Корум почувствовал тишину, воцарившуюся в лесу, – смолкло все живое, и даже листья не шелестели: стояла такая тишина, словно сама природа ждала развития событий.
Гофанон поднял к луне огромную бородатую голову и запел чистым сильным голосом, таким же, как и раньше в своей погребальной песне, когда он думал, что братья сосен убьют его. Слова были на языке сидов, но тот настолько походил на языки вадагов и мабденов, что Корум понимал почти каждое слово.
Сиды древних дней,
Когда вняли зову,
На чужбине пали,
Встретив смерть достойно.
Клятву они дали,
Что любви сильнее,
Жизнь спасти мабденов.
Клятву кровь скрепила.
В облаках явились
В западные земли,
Принесли с собою
Песни и оружие.
Доблестно сражались,
Достойно умирали,
Верны оставались
Своему обету.
Сиды древних дней
Горды в своей славе.
Вороны летели
По следам героев.
Сиды древних дней
Верны своему слову.
Даже ценой смерти
Клятву не нарушат.
Курганы и пещеры,
Страны и народы
С той поры все носят
Сидов имена.
Сиды древних дней,
Братья дубов,
Солнца друзья,
Защита от льдов.
Мало их осталось,
Чтоб хранить дубравы.
Деревья умирают
От морозов жутких.
Вороны жирели
На телах погибших.
Кто теперь на помощь
Вновь придет дубравам?
Дева Дуба прежде
Жила среди сидов.
Мудрость им дарила —
Фои Миоре гибель.
Фои Миоре пали.
Солнце греет запад.
Спит поныне Дева,
Все труды исполнив.
Сиды древних дней.
Мало их осталось.
Было обещание,
Что проснется Дева.
Дева дала клятву,
Коль вернется стужа,
К жизни пробудиться,
Вновь вернуться к людям.
Чтоб спасти дубравы
От зимы студеной,
Талисманы силы
Сотворила Дева.
Спит с улыбкой Дева,
Не боясь морозов,
Клятву свою помня.
Ее слово крепко.
В девяти боях пали Фои Миоре.
В девяти сраженьях погибали сиды,
Мало их осталось на земле под солнцем —
Войско Мананнана не вернулось с битвы.
Мананнан, умирая,
Знал, что есть защитник.
Помнил Девы клятву
Потомкам помогать.
Дева Дуба спит.
Ее пробудит слово
Перед десятой битвой.
Но слово потерялось.
Искали слово трое,
Нашли все талисманы.
Гофанон спел песню,
И оно вернулось!
Никто не шевельнулся, пока Гофанон не завершил песню. Кузнец-сид умолк и в ожидании низко опустил голову.