Дуглас Брайан - Красавица в зеркалах
Просторная площадка была огорожена, так, чтобы ближе к графу могли разместиться наиболее уважаемые отцы семейств Бенойка. Прочие любопытствующие имели право находиться за оградой и наблюдать за происходящим в свое удовольствие. Обычно граф позволял народу громкими выкриками выражать свои чувства касательно приговора. Считалось, что граф не обращает внимание на вопли толпы и принимает решения по каждому делу вполне самостоятельно, но люди хорошо знали: все их пожелания учитываются, и с их настроениями граф неизменно считается. И в самом деле, не было случая, чтобы Гарлот помиловал того, кому толпа требовала смертной казни, или приговорил человека, достойного, по мнению людей, милосердия.
Рихан привел Югонну на судилище загодя, чтобы им занять места поближе к ограждению.
– Не стоит стоять так, чтобы нас могли увидеть с помоста, – говорил Рихан, – но и совсем удаляться тоже не стоит. Заберемся во второй ряд и будем держаться за чужими спинами. Постарайся не кричать, не падать в обморок – вообще веди себя потише, иначе на тебя обратят внимание, а это уже лишнее.
Под раскидистыми ветвями одиноко растущего посреди луга дерева графские слуги уже собрали помост. Плотники работали вовсю, устанавливая балдахин над троном, где будет восседать граф Гарлот. Трудились они быстро и слаженно, и было очевидно, что это дело для них не в новинку. Все детали помоста, балдахина и трона хранились во дворце, их осталось только принести и собрать, придав «сцене» надлежащий вид.
Придворные начали съезжаться. Появился и сам «пострадавший» – господин Кернив. На нем было тяжелое роскошное одеяние, в котором он, несмотря на жару, чувствовал себя вполне комфортно.
Некоторые господа явились с супругами, хотя в основном всем приглашенным и почетным гостям вменялось в обязанность приходить на судилища без членов семьи. Женщины допускались на подобные собрания только в качестве зрительниц, их места были за ограждением. Исключения делались лишь для очень немногих – наиболее знатных и влиятельных.
Наконец на помост взошел и сам граф Гарлот. Он выглядел бледным и исхудавшим. Сказывалась тревога, которую Гарлот испытывал за своего сына: сперва непонятная болезнь, потом еще более странное душевное расстройство… а теперь, по слухам, юный Цинфелин и вовсе куда-то исчез.
Тем не менее никакие личные беды не помешали графу Гарлоту исполнять свой долг перед народом. Он поднялся к трону и вскинул руки, призывая к тишине.
Как по колдовству, луг, заполненный пародом, затих. Стало слышно, как вдали гудит шмель, – такая воцарилась тишина.
– Люди Бенойка! – раздался голос графа Гарлота. – Сегодня мне предстоит судить женщину, которую обвиняют в том, что она проникла в покои нашего главного советника – господина Кернива, чьи заботы о графстве неустанны, чьи заслуги перед графством бесспорны! Она пыталась обокрасть его, а может быть, и покушалась на его жизнь! Я позволил присутствовать на этом суде женам многих моих сановников и верных подданных, и сделал это сознательно, в нарушение давнего обычая. Как правило, мы считаем правосудие делом чисто мужским, ибо оно подчас требует от нас твердости и беспристрастности, а зачастую и жестокости. Как известно, сердце женщины мягко и склонно прощать. Женщине трудно заставить себя быть беспристрастной и тем более – быть жестокой.
«Боги! – подумал Югонна в смятении. – Граф Бенойка – идеалист, если он действительно думает то, что говорит!»
Рихан слушал Гарлота, полуоткрыв рот и глядя на него с откровенным обожанием. За такого вождя радостно отдать жизнь! А сын графа – еще лучше, еще благородней и отважней!
Между тем Гарлот продолжал:
– Но наш преступник – женщина, и я подумал, что наши благородные женщины лучше поймут ее. Поэтому им дозволено находиться здесь и выступать в защиту или в обвинение.
Граф сделал знак страже, и на помост подняли Далесари. Югонна весь напрягся и подался вперед, желая лучше рассмотреть свою возлюбленную. Несколько дней заточения в подземелье сделали свое дело. Далесари утратила свежие краски лица, она сильно исхудала, под глазами у нее появились темные круги, рот печально обвис. Югонна никогда прежде не видел ее такой.
– Она больна? – спросил он Рихана, подергав того за рукав. Как, по-твоему, она больна? Или голодна? Что они с ней делали? Ее пытали?
Рихан покачал головой.
– Мне доводилось видеть такие лица, – тихо ответил он. – Она попросту смертельно напугана. Этот негодяй запугивал ее все то время, что она находилась у него в подвалах. Кроме того, полагаю, она до сих пор не знает, что ты жив…
Тем временем заговорил господин Кернив. Он подробно описал все случившееся в его спальне, заранее попросив прощения у присутствующих женщин за то, что вынужден говорить о столь интимных вещах.
– Если бы не обстоятельства дела, я не стал бы касаться таких тем, как постель, покрывало, да и я сам, коль скоро я не одет надлежащим образом, – галантно заметил он, кланяясь.
Эти слова произвели благоприятное впечатление на слушательниц, многие улыбнулись. Югонна заскрежетал зубами.
Лицо Далесари осталось неподвижным. Она как будто смотрела на что-то, находящееся очень далеко отсюда, и пыталась разобрать детали неуловимой картины.
– Эта женщина – хотя едва ли существо, подобное ей, имеет право носить столь высокое имя, – продолжал Кернив возмущенным топом, – забралась ко мне, когда я спал и был совершенно беспомощен перед любым злоумышленником. Она намеревалась убить меня и лишить нашего доброго графа, – поклон в сторону Гарлота, – одного из самых верных его слуг!
Югонна вздрогнул, явно желая броситься вперед и осуществить намерение, приписанное Далесари обвинителем, но Рихан удержал его за руку.
– Подожди, еще не время, – прошептал он. – Ты ведь не хочешь все испортить?
Он показал на большой, закрытый куском ткани предмет, который висел у него на плече, прикрепленный за лямку. Со стороны этот предмет можно было принять за обычный щит. Югонна вздохнул:
– Так тяжело оставаться сторонним наблюдателем, когда видишь такое!
Один из стоявших поблизости, упитанный человек с блестящей лысиной, воззрился на Югонну с негодованием.
– У меня складывается ощущение, будто вы оба сочувствуете этой негодяйке!
На сей раз Рихан опередил Югонну.
– Возможно, обстоятельства этого дела не вполне соответствуют рассказу господина Кернива.
– Этого не может быть! – отрезал толстяк и возмущенно отвернулся. Он уставился на Кернива с обожанием.
– Он околдовал их всех! – тихо обратился Югонна к своему товарищу. – Иначе чем объяснить эту всеобщую любовь?
