Сергей Дунаев - Приговоренный к жизни
— Скажи, ты перестал быть собой? Ты помнишь наших, хочешь кого-то видеть? Они рядом.
Меня передернуло от этих его слов.
— Нет. Я не помню, кем был. Помню только, что ошибся, играя с ангелами в ангелов. Я пойду.
И я прошел мимо него, застывшего в довольно невыразительной позе — словно ждал, что сейчас обернусь и скажу что-то эпохальное. Мне нечего сказать.
Я пересек пустыню, чуть было не нарвался на патруль черного воинства, и тогда обернулся назад. Представил себе Соню, несомую на руках умирающим Темным призраком, Джорджа, встающего в оконный пролет, и вдруг словно невидимые нити невероятно тонкие, что даже не из плоти явленные, пересекли мне путь, сдавили горло. Это была граница, о да. Назад — играть роль дальше. Вперед — непонятное, скорее всего — потеря власти, погибель. «Достигнув многого, он вздумал оступиться. Но власть его бежала на него, собакой злою». «Ты сам еще взвоешь от своей магии…» Мой Господь, вот я взвыл.
Ты будешь странником — я буду колдовством
Тебе скрываться в белом — мне мишенью
Стать проклятой, тебе же белой тенью
На небе белом, словно и не том
Я буду ждать, ты — только жечь свечу
В намек на то, что может и не статься
Со мною никогда, но не расстаться
Душе моей со всем, о чем грущу.
Ты поцелуешь стекла — мне осколки
Кто ранит руки, кто приходит в сны
Безумный аромат не той звезды
Во мне остались силы? Что в них толку…
Долго ждать не пришлось. С севера шли три странника, два в белом и один в желтом, с синими лентами. Я пытался читать их мысли — хер. Пытался поставить им стену — тот же результат. Посмотрел им в глаза — и увидел то, что мне стоило увидеть.
Без слов, без единого взгляда, говорящего о чем-нибудь, они начали окружать меня, набрасывая ранящие глубоко лассо. Еще мгновение, и я почувствовал, что падаю, что прельщение меня одолевает, а магия моя — не действует. Тут выстрелы разрезали спящий воздух, я помню, они раздались сзади и чуть справа, и отдались во мне еще большей болью — будто стреляли в меня.
Выстрелов было три. Три тела лежали, картинно раскинув руки, а сзади приближался воинственный Амаль. В таком пятнистом камуфляже он смахивал на ближневосточного диктатора.
— Ты убил их, Амаль?
— Да, брат Люцифер. Простыми пулями «дум-дум».
— А зачем?
— Иначе они убили бы тебя.
— Я ничего не соображаю… Не знаю, что было бы лучше. Может, я хотел…
— Ты устал. Спи — и пусть приснятся тебе твои сказочные феи.
— Спасибо. Хочешь сказать, что больше я вам всем даром не нужен?
— Я же спас тебя.
— Опять же — спасибо. Я пойду, Амаль.
Никто больше не встретился мне, а Кэт ждала дома — как будто ушел я только вчера. Ни словом она не обмолвилась о моих делах — я, верно, был для нее тем, кем был раньше. А я уже чувствовал не так — я победил свою обреченность, их же обреченность оттого стала еще необратимей. Аминь, ты так хотел.
11. БЕЛЫЕ ТЕНИ ТОРОПЯТСЯ В ПУТЬ
Кэтти, моя милая и драгоценная, стоит ли говорить, как ты нужна мне… Странно, там, под Владимиром, мне пристало было вглядываться в небо, а я был равнодушен, но о тебе — вспоминал.
Да, Даэмон, но я не верю больше в свою звезду. Я рада видеть тебя, свет мой, но ты — не обычный человек, никогда ты им не был. И мне не стать тебе под стать — никогда.
Зачем я был бы нужен тебе тогда?
Не знаю. А ты… зачем ты выбрал меня?
Ты красивая и верная.
А там, в Англии, у тебя была женщина, я знаю.
Не скрываю. И не только там. И что же?
Только ведь…
Зачем ты смеешься, моя девочка?
Ты не устал?
Это к обеду или к смерти?
Не говори так. Это, конечно, к обеду. Тебе не быть побежденным и не погибнуть.
Никогда не погибнуть. Я мертв, милая. Ты ль не знала?
Удивленные глаза ее, чуть отстраненное движение, не назад, а ввысь; она встала.
Да мне все равно, любовь моя. Но все же почему — мертв?
Другая любовь убила меня. Не люди, и даже не феи. Помнишь, румынские девицы влюблялись в звезды утренние и чахли от тоски, небывалой тоски, ведь не подняться им в небо в котором их любовь…
В котором любовь?
Пробуждение всегда кошмар, Кэт. Возвращение в мир, что отвратен и пуст. Я пытаюсь найти следы, и чувствую их иногда, но дорога все время выводит меня на черный перекресток — собственные силы держат меня здесь. И я сижу в огромном зале, где зеркала и сплошные белые занавески, за ними — силуэты. Но подойдешь к ним — и они тают. Невозвратимо. Все тает, к чему я бегу. Они прельстили меня, прелестные духи, но не взяли с собой, сказали круши все здесь, докажи, что ты можешь многое. И не вернулись, не вернулись, не вернулись!!!
И лживый бог — враг на моем пути. Ненастоящий, фантомный, белой медузой, испуганной медузой перебегающий мне дорогу. Он ведь боится. Я напугал его, милая, но знаю — больше меня его напугал настоящий Господь, спустившийся в мир на мгновение — выкурить сигарету.
George?
…А я, милая, крушу здесь стропила бытия, убиваю его прихвостней, самозванных ангелов. Но ежели есть есть там наверху ненастоящий бог, то следует быть и ненастоящему дьяволу. И он мучает меня в моих снах — стоит за окном, его не видно, но я знаю — он в моей свите. А еще: в огромном зале почти сгоревшие свечи отражаются в бессчетных зеркалах и в полумраке чуть более светлое возвышение, и все одна и та же, одна и та же необыкновенная обреченность. Белый рыцарь в древнем одеянии держит меч, и большие капли алой крови стекают с него на зеркальный пол… Поодаль стоит одинокий в темно-синем одеянии. У него нет меча, его уста произносят молитву, его глаза подняты к небу. Их только двое, но вокруг бесконечные отражения зеркал, такие разные, такие непохожие. Необъятное пространство пронизывают тени и миражи… А в следующий миг — первый из них поднимет меч, но вместо ожидаемого внезапно раскалывает зеркало.
— Я здесь… — тихо произносит издалека темный, — приготовься найти меня не в зеркале.
И первый начинает тупо крушить все зеркала подряд, а голос раздается ему все ближе:
— Не в зеркале…
Белый рыцарь кричит какое-то заклинание и из стен выходят его псы, готовые по запаху найти след. Они кидаются в самый неожиданный угол… ну да, конечно же — он там. И вот уже глаза странного монаха наполняются такой прелестной печалью и он делает рукою вот так… И тогда псы ложатся у его ног, виновато скуля. А на лбу белого рыцаря вырастает прекрасная роза, поранив его в кровь. А потом еще что-то происходит, но я просыпаюсь. Кэт, как думаешь, что дальше?
