Мэри Филлипс - Игры богов
И в этот момент дверь гостиной неожиданно сорвалась с петель и разлетелась на миллион осколков, которые метеоритным дождем посыпались на головы присутствующих. Одновременно во все четыре угла комнаты полетели шаровые молнии. Артемида вскочила на ноги и приняла оборонительное положение, выставив перед собой стул. На пороге стояла Гера, ее волос развевались, а с ладоней срывались язычки пламени.
«Гера?! Но что она здесь делает?» — промелькнуло в голова у всех.
Ее никто не видел так давно, что начали ходить слухи, что Зевс превратил ее в камень.
Гера стала приближаться к Афине, с каждым шагом выпуска в ее сторону клокочущий огненный шар:
— Неблагодарная! Предательница! Распутница!
Афина, которая одной рукой подняла свой щит, а второй протирала запотевшие очки, сейчас менее всего была похож на распутницу. Огненные снаряды Геры отражались от щита и с шипением разбивались о стены. Артемида неожиданно для себя самой подумала о том, как все же выгодно жить в дом с отсыревшими стенами.
— Гера, — произнесла из-за щита Афина, — судя по всему, ты пытаешься трансформировать свой внутренний дистресс в экстравертную ярость. Быть может, было бы целесообразно рассмотреть твои проблемы в форме двусторонней уважительной дискуссии!?
Дернув бровью, Гера перевернула Афину кверху ногами и вознесла ее к потолку.
— Я и без того тебя слышу, — ответила та.
Вряд ли сейчас было уместно указывать Гере на то, сколько энергии она тратит впустую, поэтому Артемида вновь уселась на свой стул и стала наслаждаться разворачивающимся действом. Она надеялась, что скоро все закончится, но ссору такого масштаба в этом доме не видели уже очень давно. На месте Геры большинство богов позволили бы велеречивой Афине утихомирить себя, и ее тактический гений обычно обеспечивал ей победу. В тоже время Гера, столько лет неподвижно просидевшая на третьем этаже, наверняка накопила внутреннее раздражение и явно была не прочь выплеснуть его. Вероятно, именно поэтому она и спустилась к ним: ей просто было скучно.
Артемида пригнулась, и над ее головой просвистел горящий стул, оставив после себя вонь паленой плоти.
«Должно быть, древоточцы горят», — подумала Артемида и улыбнулась У нее сразу как-то потеплело на душе — и не только от пламени, которое пыталось поглотить отсыревшие стены. Она скучала по Гере. Та умела бушевать как никто другой — даже Афродите с ее вечными припадками дурного настроения было до нее далеко. Наблюдать за представлением Геры было все равно, что в любимом спортивном костюме уютно лежать, на диване перед телевизором и, потягивая амброзию из кубка, смотреть любимый фильм — «Схватку титанов». На Артемиду нахлынула волна ностальгии. Всем им столько лет приходилось во всем ограничивать себя, что она почти забыла, что это такое — подлинная демонстрация силы. Возможно, ради такого выступления даже стоило пару десятилетий просидеть на одном месте неподвижно.
Но одновременно Артемида надеялась, что у кого-нибудь хватит смелости вмешаться до того, как Гера сожжет дом. Не то чтобы ей было жалко их жилища, но дом даже не был застрахован. Пожалуй, настало время для выхода Ареса — и как только Артемида подумала об этом, она услышала, как Арес за ее спиной встал на ноги. Когда он проходил мимо нее, она почти физически ощутила исходившие от него искры воинственного задора. Держа в руках свои карты и циркули, Арес приблизился к Гере и Афине. На его лице играла улыбка радостного предвкушения.
— Дамы, — произнес он, — я очень не хотел бы прерывать ваш разговор, но, может быть, вас заинтересует небольшая война в Азии? Победитель получит все.
Воцарилась тишина — Гера обдумывала предложение. Потом Афина перестала вертеться под потолком, пламя пошло на убыль, а на лице Геры появилась крайне редкая гостья — улыбка.
В двух этажах от того места, где Гера и Арес вот-вот должны были решить судьбу двух в прошлом мирных, ничем не примечательных республик Советского Союза, на пороге спальни Зевса стоял и вглядывался во тьму Аполлон.
Кроме Геры, входить сюда никому не разрешалось. Аполлон не представлял себе, что он увидит за порогом. Он даже не был уверен, что Зевс там, — время от времени ему приходило в голову, что тайной, которую так ревностно охраняла Гера, была смерть его отца.
Но Зевс не умер — по крайней мере, так показалось Аполлону. Или мертвые в последнее время завели привычку смотреть телевизор? Однако Зевс — Аполлон все-таки решил, что темный силуэт в глубине комнаты был именно Зевсом, — никак не отреагировал на то, что кто-то вошел в комнату. Поэтому не стоило исключать возможность того, что на кровати лежит всего лишь безжизненная оболочка, освещаемая мерцающим голубоватым светом от телевизора и невосприимчивая к призывам рекламодателей тратить деньги, которых у этой оболочки не было.
Кровать — вернее, металлическая койка, устланная горой заплесневевших одеял, — была придвинута вплотную к дальней стене. У ее изножья стоял деревянный ящик, на котором возвышался телевизор. Больше в комнате не было ничего — только пылинки парили в неподвижном воздухе. Слышен был фальшиво бодрый голос молодой женщины, доносившийся из телевизора и предлагавший зрителям рассмотреть экономически эффективный способ покраски стен ванной комнаты.
Аполлон сделал шаг по направлению к отцу. Деревянные доски под его ногами издали громкий скрип, и существо на кровати шевельнулось, повернув к нему голову.
— Это ты? — прозвучал дрожащий голос.
Вместо ответа Аполлон подошел к той стене комнаты, в которой должно было располагаться окно — но оно было наглухо заколочено.
— Неужели ты наконец пришла ко мне? — произнес Зевс.
Аполлону не нравилось, когда в помещение не попадал солнечный свет. Он схватился за одну из досок, которыми было заколочено окно, и изо всех сил ее потянул. Гнилое дерево треснуло, и в комнату хлынуло солнце.
Аполлон повернулся к отцу.
— Кто здесь? — крикнул Зевс, прикрывая глаза от внезапного наплыва света.
— Это я, отец, — ответил Аполлон. — Твой сын, Аполлон.
Несколько мгновений стояла тишина.
— Ты пришел, чтобы убить меня? — спросил Зевс.
— Нет, отец, — ответил Аполлон. — Я пришел не для того, чтобы убить тебя.
— Я тебя не вижу, — заявил Зевс.
Аполлон подошел к койке и сел. Он мог видеть только лицо отца — оно было таким же желтым и сморщенным, как древняя подушка, на которой лежал Зевс. Длинные грязно-белые волосы отца, все в колтунах, безжизненно свисали с его головы, однако глаза оставались живыми, яркими, как два голубых алмаза, и способными видеть собеседника насквозь.
