Ярослава Кузнецова - Химера
На стульях лежит человек… подросток. Бледный до синевы, рубашка расстегнута, на жилетке мокрое пятно, лицо и взлохмаченные волосы тоже мокры.
— Проклятье! — Герейн бросился к парню, стянул зубами перчатку, принялся щупать под челюстью. — Ты убил его?!
— Мальчишка в обмороке, — сказали от стола. Герейн свирепо уставился на главу управления цензуры и информационной безопасности. Тот закрыл поплавок и поднялся. — Я вызвал Таволгу, ваше величество.
Вран оперся крестцом о край стола и сложил на груди руки — тускло-черная, под потолок, глыба с неподвижным лицом. Он смотрел на Герейна, и Герейн ощущал себя прозрачным, почти не существующим.
Другой позабыл бы, зачем пришел, но Герейн прожил под этим взглядом всю сознательную жизнь. Ну, не то, чтобы всю жизнь, но встречался довольно часто.
— Отвечай, Вран, — потребовал король. — Что ты с ним сделал и какого черта?
— Полночи в этом… детеныше нет, — медленно проговорил тот. Губы его едва шевелились. — Лучше бы была.
Лавенг взвился.
— Параноик чокнутый! Это же дети, химерки! Играют себе, никого не трогают. Ты с ума сошел, так оскорбить высокого лорда! Я отдам Агилару твою голову. Раз ты ею не соображаешь ни хрена. Они как раз собрались у тебя под дверьми и требуют крови. И Макабрины с ними.
Вран наклонился вперед. На нем был черный, длинный, наглухо застегнутый халат. Тяжелые, как нефть, волосы перехвачены канцелярской резинкой. На лице лежала тень, будто Вран стоял по ту сторону дымящего костра. На плече искрой горел алый значок "Плазмы".
— Мне нет дела, чей это сын. Он проводник.
Герейн оскалился, как зверь.
— Гражданская война из-за того, что твоей левой ноге что-то примерещилось — это, знаешь, слишком! Все рыцарство обратится против нас, я буду вынужден или драться из-за тебя со своими людьми, или потребовать, чтобы вы убирались в Сумерки. Тебе придется публично извиниться, Вран, перед Агиларом. И спасибо, если он примет твои извинения. И дай бог, чтобы Таволга привела мальчишку в приемлемый вид. И так оппозиция разносит слухи, что дролери едят детей. Едят, черт бы вас побрал!
— Ваше величество. — Под нос Лавенгу просунулась рука, сжимающая пачку фотографий. — Посмотрите, пожалуйста, сюда.
— Что это?
— Посмотрите, — настаивал День.
Фотографий было штук пять. Изображение на каждой из них, справа или слева, а то и с обеих сторон обрезали темные полосы. Съемка шла, очевидно, из-за приотворенной двери или из-за портьер.
Группа подростков вокруг стола, на столе распростерт полуголый человек. Это морг, что ли? Анатомический театр?
Герейн нахмурился, всматриваясь.
У человека на столе завязаны глаза и заткнут кляпом рот.
И он лежит на заломленных под спину руках.
Над ним склонился светловолосый паренек с кинжалом в кулаке. Ясно виден профиль. Замаранная сажей глазница, страшновато блестит белок. От угла рта к скуле тянется темная линия, превращая пухлые, почти детские губы в гадючью безразмерную пасть.
На второй фотографии лезвие в руке подростка чертит по шее жертвы черную борозду.
На последующих трех снимках борозда открывается щелью, и из нее льется на грудь лежащего, на стол и на пол блестящая смола, черная на белом и сером.
Тело меняет позы, ерзает по столу, вот чьи-то руки придерживают его, чтобы не свалилось… Размалеванные лица подростков бледны, парень, схвативший жертву за ноги, стиснул зубы. Рядом одна из девочек зажала рот рукой. На другом фото девочка уже скрючилась, сложилась пополам, потерялась за спинами товарищей.
Лица раскрашены, но не настолько, чтобы озадачить специалистов из конторы Дня. Кто такой парень с кинжалом — ясно и без специалистов.
— В конверте была еще записка, — День протянул полоску бумаги. "Лидер подростковой секты — Стрев Агилар". Напечатано на машинке. — Конверт пришел на имя Врана с сегодняшней утренней почтой.
— Что это? — Во рту появился металлический привкус, Герейну захотелось сплюнуть. — Какой-то мерзкий обряд?
— Дети призывали Полночь, ваше величество, — сурово сказал День.
— И призвали ее, — пророкотал Вран.
— Это подделка, — Герейн бросил фотографии на стол. — Чья-то подстава и провокация. И она удалась.
— Конечно, это подстава и провокация, ваше величество, — согласился День. — Вы абсолютно правы. Но это не подделка. К сожалению.
— В любом случае, Вран, с этими документами ты должен был обратиться в криминальное управление, а не творить самосуд, смертельно оскорбляя моих верных. Да, судя по всему, мальчик совершил преступление, но хватать его и допрашивать — не твоя забота.
Вран приподнял бровь.
— Ты лучше меня разбираешься в моих заботах, Рэнни? — Голос у него был, глухой и очень низкий. — Боюсь, ты напридумывал себе чего-то. Нафантазировал. Моя забота — служить Королеве и Сумеркам. И присматривать за тобой и Сэнни, как Королева просила. Этим я и занимаюсь.
— Я пришел к тебе сюда как заложник, Вран. Потому что, пока я здесь, Агилар и его люди не станут штурмовать Песий двор. Они честно ждут живого и здорового мальчишку и твоих извинений. Если я не предоставлю им того и другого, мне твой присмотр не поможет, знаешь ли.
Длинные веки Врана опустились, скрывая усмешку.
— Пусть штурмуют, мы даже стрельбы не услышим. День, — он обернулся к соплеменнику, — скоро там Таволга?
Тот опять щелкал клавишами поплавка.
— Едет.
— Если хочешь, можешь присутствовать при допросе, Рэнни. Может, тебе эта маленькая дрянь скажет больше, чем мне. Не суетись, верну я мальчишку твоему человеку. Наказывать не собираюсь. Только сперва выясню, какую именно тварь и на каких условиях они вызвали. И откуда узнали про обряд. Нельзя позволить, чтобы такое повторилось.
— Ты вернешь его, как только он придет в себя.
— Ренни. — Вран потер двумя пальцами переносицу. — У тебя неверные приоритеты. Ты занялся каждодневной мельтешней, и не видишь дальше собственного носа. На такую жертву, — прямой, как гвоздь, палец постучал по фотографиям, — призывается не мелочь. Это — высший демон. Молись, чтобы это был какой-нибудь серпьент или другой монстр, который только жрет и крушит.
— Вран прав, ваше величество, — подал голос День. — Мальчика придется допросить прямо здесь и сейчас. Проблема может оказаться серьезней, чем вы предполагаете.
Герейн стиснул зубы. Все его познания на предмет Полночи были чисто теоретическими. Обширными, но, за каждодневной суетой, действительно почти забытыми.
— Таволга спускается, — сказал Вран.
— Я встречу.
День вышел. Герейн шагнул к лежащему на стульях подростку. Еще раз пощупал пульс. Еле нащупал.
