Даниэл Уолмер - Чаша бессмертия
Вендиец умолк.
— Спасибо тебе! — подымаясь и вскакивая на коня, сказал Конан. Он вытащил, не глядя, несколько золотых монет и бросил под ноги вендийцу, по-прежнему не открывавшему глаз. — Ты поистине добрый вестник! Открой же глаза наконец! Ты увидишь сейчас кое-что повеселее моей физиономии…
Тронув поводья, Конан выбрался из базарной толпы и поскакал по кордавским улицам. Радость переполняла его. Кельберг, он же Шумри, где-то неподалеку отсюда, и он хочет видеть своего старого спутника и побратима! До места слияния Ширки и Громовой он доберется всего за несколько дней. Всего через несколько дней он обнимется со старым бродягой Шумри, наговорится с ним, изольет душу, утонет в воспоминаниях. Всего через несколько дней он встретится с нормальным человеком, живым, смеющимся, теплым, верным!..
Проклятие! Конан так резко натянул поводья, что жеребец его поднялся на дыбы и хрипло заржал. Чтоб ему провалиться в глотку Нергала! Должно быть, Нергал хохочет сейчас над ним, а может, и старина Кром кривит в усмешке губы… Как он мог забыть! Как он мог напрочь забыть о своей зловещей пепельной коже…
Конан заскрипел зубами и хлестнул ни в чем не повинное животное плетью. Жеребец завертелся на месте, еще раз заржал и понесся прочь. Редкие прохожие едва успевали освобождать дорогу взбесившемуся — как, должно быть, казалось со стороны — всаднику. Конан скакал сломя голову, выбирая, правда, наиболее безлюдные улицы и переулки. Как же, размечтался! Обнимет друга, вспомнит о былом, наговорится… Разве Шумри не такой человек, как все — пусть и мудрее, и понятливее всех прочих — разве на него не подействует магия близнецов?! Стоит только представить, что в знакомых круглых глазах при виде его, Конана, заплещется тоскливый страх, в движениях засквозит угодливость, в голосе — лживые, льстивые ноты… Нет! Даже представить это выше его сил. А уж каково будет вынести это в реальности…
Конан успокоился так же резко, как и взъярился. Натянув поводья, он перевел скакуна с карьера на рысь, а затем на шаг и огляделся по сторонам. Он был уже за пределами Кордавы, незаметно для себя проскочив сквозь городские ворота, и вокруг простирались поля и огороды селян. Дорога, по которой шагал его конь, волею судьбы оказалась ведущей на юг. Если ехать по ней дальше, все время выбирая самый южный путь из всех возможных, то через три дня упрешься в живую изгородь, за которой виднеется обветшалый, заросший плющом под самую крышу дом чудаковатого звездочета. И веселых его дочерей… Воистину, это знак судьбы, и достаточно явно читаемый!
Конан снова пришпорил жеребца, но уже не в ярости, а в нетерпении. Если давать себе и коню лишь короткий ночной отдых, а еще лучше — себе отдыха не давать, коней же менять на придорожных постоялых дворах, то до Майгуса можно будет добраться и за два дня, и за полтора. Добраться и поскорее смыть въевшееся в кожу колдовское снадобье. Снять заклятие. Перестать чувствовать себя изгоем, прокаженным, от которого шарахаются все вокруг. Правда, сняв заклятие, он лишит себя возможности в ближайшие три года достичь всех мыслимых и немыслимых высот величия, богатства и славы. Ну и пусть! Величия и славы он все равно достигнет рано или поздно — залогом тому великие силы, кипящие в его сердце. Залогом тому — его звезда, яркая и высокая, свет которой он хорошо ощущает над своей головой. Он достигнет — но без помощи магии, тошнотворной и унизительной.
Глава одиннадцатая
Дверь неказистого, мохнатого от плюща дома, как и в первый раз, оказалась незапертой. Прежде всего Конан ринулся в комнату близнецов, но сестер там не оказалось. Знакомый хрустальный шар поблескивал под потолком, ловя и преломляя солнечные лучи из окна. При дневном свете комната не казалась таинственной, но выглядела уютной и радостной, несмотря на царивший в ней беспорядок. Множество солнечных зайчиков, подрагивающих, как живые, перепрыгивали со стен на потолок и обратно.
В поисках сестер Конан прошелся по всему дому, открывая каждую дверь на своем пути. Лишь за одной из них ему почудились звуки и шевеление. Войдя внутрь, киммериец увидел что-то распростертое на кровати, укрытое толстым одеялом. При более внимательном рассмотрении это «что-то» оказалось Майгусом. Хозяин дома имел теперь лицо не желтое, но оливково-бледное, пухлые прежде щеки бесследно исчезли, а подбородок стал еще меньше. В черных глазах застыла тоска. При виде киммерийца он ничуть не удивился, но лишь горько поморщился и пожевал губами.
— Рад приветствовать тебя, почтенный Майгус! — поздоровался с ним Конан. — Не пугайся, я не привез тебе новых заданий. Я и вообще приехал в этот раз не к тебе, но к твоим очаровательным дочкам. Не скажешь ли ты, где я могу их найти?
Майгус махнул рукой в направлении окна и снова пожевал губами.
— У тебя пропал голос? — участливо поинтересовался киммериец. — Да и вообще твой вид говорит о нездоровье. Никогда бы не подумал, что звездочеты тоже могут болеть, как и простые смертные! Надеюсь, это ненадолго. Чуть не забыл! Я передал все твои наставления Зингелле, я даже сам проводил ее до городских ворот и указал самый короткий путь к тебе. Но, лишь только я оставил ее, она вернулась домой, к отцу. Должно быть, полностью потерять себя — страшнее, чем сгореть от удара молнии.
На этот раз Майгусу удалось извлечь из себя звуки.
— Да, — слабо проскрипел он, — Потерять себя страшнее. Сгореть — это пустяк, это быстро: вспыхнул и все! Теряешь же себя на веки вечные… Но я очень прошу тебя, киммериец: оставь меня. У меня нет сейчас сил на долгие беседы с тобой… Мои дочери — пусть будет им Митра судьей! — в саду… Ты без труда найдешь их…
* * *
Конан и впрямь не потратил много времени на поиски близнецов, увидев их сразу же, как завернул за угол дома.
— Вот так нежданный гость! Ты только посмотри, Сэтлл! Разве мы плохо объяснили тебе, что второй раз навещать нас с сестрой не следует? Ты не понял нас, киммериец?.. — Такими словами встретила вместо приветствия Иглл усталого и вымотавшегося до предела после двухдневной скачки Конана.
Она сидела в гамаке, откинув назад голову с короткими, блестящими на солнце волосами, а Сэтлл, стоя позади, раскачивала гамак, улыбаясь Конану намного мягче и приветливей, чем сестра.
— Не набрасывайся на него, сестра, так сразу, но прежде выслушай! Быть может, у него есть уважительный повод увидеться с нами снова, — заметила Сэтлл.
— О, повод у меня более чем уважительный! — воскликнул киммериец. — Я пришел просить вас забрать обратно ваш замечательный подарок. Что-то я утомился от него за эти несколько дней!
