Маргарет Уэйс - Змеиный маг
Альфред повернулся и увидел Олу. Она улыбалась ему. Ее слова и голос были такими ласковыми! Альфред видел, что ее действительно заботит его неприкаянность.
Он покраснел, вздохнул и опустил глаза.
– Вы все еще не покинули свою камеру, Альфред. – Ола подошла, встала рядбм и взяла его за руку, – Вы упорно продолжаете носить наряд менша. – Она завела об этом речь, очевидно, потому, что Альфред уставился на свои огромные башмаки, – Вы не говорите нам вашего истинного имени. Вы не хотите открыть нам свое сердце.
– А вы открыли мне свои сердца? – тихо спросил Альфред, подняв взгляд на Олу. – Что за ужасная трагедия произошла здесь? Что случилось с меншами, которые здесь жили? Куда бы я ни смотрел, я видел образы разрушения и кровь на камнях. Но все молчат об этом. Словно и не было ничего.
Ола побледнела и прикусила губу.
– Извините, – вздохнул Альфред. – Конечно, это не мое дело. Вы все так хорошо относитесь ко мне. Такие терпеливые и добрые. А я ущербен. Я стараюсь с этим справиться. Но, как вы сказали, я слишком долго пробыл в темноте. Свет режет мне глаза. Боюсь, вам этого не понять.
– Так расскажите же мне об этом, брат, – мягко сказала Ола. – Помогите мне понять.
Она явно избегала говорить о событиях, произошедших с ней и ее народом, и стремилась перевести разговор на самого Альфреда. Откуда такое нежелание говорить об этом? И почему каждый раз, когда он упоминает об этом, то ощущает страх и стыд?
«Нашу просьбу о помощи…» – сказал тогда Самах.
Почему? Видимо, сартаны проиграли какую-то битву. Но как такое могло случиться? Единственный разум, способный сражаться с ними на равных, был заключен в Лабиринте.
Альфред безотчетно обрывал листья цветущего шиповника. Он срывал их один за другим и не глядя ронял на землю.
Ола удержала его руку.
– Не надо, ему больно.
– Простите! – Альфред выронил листок и в укоре воззрился на устроенное им опустошение, – Я… я не думал…
– Но ваша боль сильнее, – продолжала Ош. – Прошу вас, разделите ее со мной.
Ее нежная улыбка пьянила Альфреда, как вино. Он забыл о всех своих сомнениях и вопросах. Его переполняли мысли и чувства, которые он так долго подавлял, отказываясь признать их в себе
– Когда я проснулся и обнаружил, что все остальные мертвы, я отказывался верить в это. Я отказывался верить, что остался один. Не знаю, сколько я пробил в мавзолее на Арианусе… Может, месяцы, может, годы. Я жил в прошлом, воспоминаниями о жизни среди братьев, и скоро прошлое стало более реальным, чей настоящее. Каждую ночь, ложась спать, я говорил себе, что завтра утром проснусь и увижу, что остальные уже встали. И что я никогда больше не буду одинок. Но это утро так и не наступило
– Heт, наступило! – воскликнула Ола, схватив его за руку.
Альфред увидел у нее на глазах слезы и сам едаа не заплакал. Он откашлялся и сглотнул.
– Даже если так, утра пришлось ждать долго, – хрипло сказал он. – А ночь была слишком темной. Я не должен беспокоить вас…
– Нет-нет, простите меня, – поспешно сказала она. – Это я не должна была перебивать вас. Пожалуйста, продолжайте.
Она продолжала держать его за руку. Ее ргки были теплыми и сильными. Альфред безотчетно потзшулея к: ней
– Однажды я обнаружил, что стою перед склепами моих друзей. Мой склеп был пуст, и я подумал тогда, что стоит лишь улечься в него, закрыть глаза, и я навсегда избавлюсь от страданий. Да, самоубийство, – спокойно произнес Альфред, увидев, как потрясенно и испуганно смотрит на него Ола. – Для меня наступил поворотный момент, как говорят менши. Я, наконец, признался себе, что остался один в этом мире. Мне надо было или выйти наружу и принять эту жизнь, или отказаться от нее. Я выдержал нелегкую внутреннюю борьбу. И в конце концов я покинул всех, кого знал и любил, и вышел во внешний мир.
Это было ужасным испытанием для мена. Много раз мне хотелось убежать и навсегда скрыться в своей могиле. Я жил в постоянном страхе перед тем, что менши обнаружат мою истинную силу и попытаются использовать меня. Прежде я жил прошлым и находил утешение в воспоминаниях, но теперь я увидел, что эти воспоминания опасны. Я выбросил из головы все мысли о прошлой жизни, чтобы избавиться от искушения использовать свою силу. Я приспособился к образу жизни меншей и стал одним из них.
Альфред замолчал и стал смотреть в темно-синее ночное небо, усеянное голубыми облаками.
– Вы не можете представить себе, что такое одиночество, – наконец произнес он. Его голос был таким тихим, что Оле пришлось приблизиться вплотную, чтобы разобрать его слова. – А менши так одиноки, что я просто не могу это передать. Единственный доступный им способ общения – физический. Они должны пользоваться словами, взглядами, жестами, чтобы описать, что они чувствуют, и их язык так ограничен! Они не способны выразить то, что на самом деле имеют в виду, и поэтому они проживают жизнь и умирают, так и не узнав правды ни о себе, ни о других.
– Какой ужас! – пробормотала Ола,
– Поначалу и я так думал, – ответил Альфред. – Но потом я понял, что многие добродетели меншей возникли именно благодаря их неспособности читать в чужих душах, как это делают сартаны. В их языках есть слова «верность», «доверие», «честь». Человек говорит другому человеку: «Я верю в тебя. Я доверяю тебе». Он не может знать, что у его друга на уме. Но он доверяет ему
– Но у них есть и другие слова, которых нет в нашем языке, – уже более строго сказала Ола. Она выпустила руку Альфреда и отодвинулась от него. – «Ложь», «обман», «предательство», «измена».
– Да, – кротко согласился Альфред. – Но я обнаружил, что все это особым образом уравновешивается
Он услышал жалобный визг и почувствовал, как в его ногу ткнулся чей-то холодный нос. Альфред рассеяно опустил руку и почесал собаку за ухом, чтоб она не скулила.
– Боюсь, вы были правы. Я действительно вас не понимаю, – сказала Ола. – Что значит «уравновешивается»?
Альфред замялся, как менш, которому не хватает слов, чтобы выразить свои мысли.
– Я просто… Мне доводилось видеть, как один менш предает другого, и это было отвратительно. Но в то же время мне приходилось сталкиваться с поступками, продиктованными глубокой, самоотверженностью, любовью и верностью. И мне становилось стыдно за то, что я беру на себя право судить их. Ола, – Альфред повернулся к ней. Собака прижалась к его ноге и Альфред погладил пса по голове. – Что дает нам право судить их? Что дает нам право говорить, что мы живем правильно, а они – не правильно? Что дает нам право навязывать им нашу волю?
– Что?! Да хотя бы то, что у них есть такие слова, как «убийство» и «предательство»! – ответила она. – Мы должны со всей строгостью руководить ими, отучать от присущих им слабостей, готовить к тому, чтобы они наконец смогли полагаться только на своя силы.
