Олег Кулаков - Найденыш
— Гляди-кось! Сове спать помешали! Заухал! — ехидно выкрикнул Щербатый.
— Уймись, Щербатый, не шепелявь, а то последние зубы повыпадают, — беззлобно отмахнулся кормчий и гаркнул во второй раз: — Слово капитану!
Ожерелье встал так, чтобы его видели все.
— Разорались, бакланье щипаное, — произнес он и добавил с издевкой: — Вам впору рыбой торговать: глотки в самый раз — далеко слышно будет.
Если кого и проняло, то только не палубного. Руду оттянул ворот рубахи и подвигал жилистой шеей.
— Ожерелье, ты нас срамить-то не срами, — вызывающе сказал он. — Коли по делу что сказать решил, то говори.
Ожерелье не внял вызову, прозвучавшему в голосе Руду.
— До чего докричались? — громко спросил он. — Что магу ответим? Или на мечах окончательный ответ выяснять начнем?
Сказал, будто ушат холодной воды на распаленные лбы вылил, а сам посматривает по сторонам. Палубный не выдержал.
— Говорил я с самого начала: не надо лезть.
— Сейчас уже поздно, Руду, — сказал Три Ножа.
— Поздно… — сплюнул палубный и длинно выругался. — То-то и оно, что поздно.
— Может, мага послушаем еще, — выкрикнул Орхан. — Вон он сидит.
— Дельная мысль, — согласился Ожерелье и крикнул, оборачиваясь: — Даль, подойди-ка сюда!
Братва удивленно примолкла, я тоже удивился: с чего бы это я капитану понадобился?
— Вот вам маг, — сказал Ожерелье и выпихнул меня вперед. — Спрашивайте.
Я обомлел, а ватага заржала.
— Да ты обалдел, Ожерелье. Что Даль сказать может? — Три Ножа окинул меня насмешливым взглядом.
— Смог же он фризруга ущучить — а маг ведь был, фризруг, — ответил капитан. — И Зимородок его за своего признал. Может, у Даля ума побольше, чем у всех нас, станется, а магия у него в крови: магами не становятся, магами, сами знаете, рождаются…
Я слушал Ожерелье, и под ложечкой у меня засосало, а по спине потянуло холодком. Это как же понимать надо? Что я скажу, то ватага и примет? Вон капитан как братву настраивает, расписывая мои достоинства, а они, пораскрывав хлебальники, ловят каждое его слово. Выходит, Ожерелье растерялся и хватается за меня, как за соломинку? Не происходи все на моих глазах, я бы в жизнь такому не поверил, расскажи кто. А мне ведь отбрехиваться надо будет. Что я скажу?
— Говори, Даль, — сказал Ожерелье.
В горле у меня запершило. Я закашлял, чтобы потянуть время, а в башке пусто: ну хоть бы одна мыслишка… А ведь они ждут: вон Руду угрюмо уставился, Три Ножа одел свою всегдашнюю маску и через щели сверлит, из-за Орхана Скелет выглядывает… И стало мне понятно, что, хоть братва и пыжится, особенно те, кто за Три Ножа кричал, соблазненные кучей золота, которая и во сне-то никогда не снилась, думает братва, как палубный: провалился бы маг в тартарары, и еще лучше было бы, если бы он провалился туда раньше, на Рапа, не добравшись до «Касатки».
Я посмотрел на берег, на маленькую фигурку Зимородка, сидящего у самой воды, и отчетливо услышал бульканье и шипение волн. Подсказал бы мне кто…
— ДАЛЬ, — услышал я внутри себя негромкий голос и сразу узнал его — со мной разговаривал Зимородок. — Помоги мне, мальчик.
— Меня могут не послушать, — ответил я.
— Могут. Но все равно попытайся, — сказал Зимородок.
Страхи палубного были мне понятны и близки, но Зимородок просил меня.
Я зажмурился — ощущение такое, будто я собрался с завязанными глазами с высоты вороньего гнезда сигануть в море на авось, — и сказал:
— Надо идти с магом.
— Что ты шепчешь? — спросил Ожерелье. — Говори громче.
Я вздохнул поглубже и повторил в голос:
— Надо идти с магом!
Ватага шумно вздохнула. Я открыл глаза. Ожерелье пристально смотрел на меня, и снова лицо его было таким, как я его видел, когда змей разбил «Касатку» на щепу. Капитан медленно отвернулся.
— Слышали? — крикнул он. — Все слышали?
— Ты что, Ожерелье, смеешься над нами? — ответил ему палубный.
— Смеюсь? — переспросил Ожерелье и зябко передернул плечами. — Не до смеха мне, Руду: «Касатки» нет, ватага в раскол идет. Куда уж смеяться? Ты, палубный, мага не боялся, пока он тебе хвост не прикрутил. Наши колдуны, что прежде были, мечи в кольца сворачивать не умели — вот ты и пятишься раком и других за собой тащишь. А Три Ножа готов рискнуть своей задницей, если светлые маги заплатят больше. Как ты остановишь его, Руду? Уйти-то тебе некуда! Как решать? За ножи браться будем? Кто жив останется, тот и прав? За этим ли мы пришли на остров? Даль говорит, что надо с магом идти. Я ему верю…
— Эй, капитан! — раздался неожиданный выкрик, не давший Ожерелью докончить.
Из-за Орхана-баллистера вылез Скелет и потрусил к капитану, размахивая каким-то маленьким темным мешком.
— Погоди, капитан! Дай я скажу. — Скелет добрался до Ожерелья и тряхнул ношей в воздухе, заявив: — Вот!
Все мрачно ожидали продолжения. Скелет опять потряс мешочком, в нем забрякало.
— Я так скажу: палубный прав в одном — не в свое дело мы влезли, но ложиться на обратный курс уже поздно, да и не на чем… а ежели мы тут друг дружке кровя пускать начнем, то вообще дело гиблое… — Скелет торопился, подбадривая себя бряканьем содержимого своего мешка. — Вот кости гадальные! — И он поднял мешок над головой.
Кто-то крякнул, кто-то хмыкнул, а Скелет скороговоркой продолжал:
— Мне что на ум пришло: как ни крути конец, а получается, светлого мага на «Касатку» неспроста занесло. Судьба, значит… Мы тут собачимся, идти с магом или нет, — а судьба как повернет? Во! Никому не ведомо! Слушай, братва… Зимородок небось фризругам тоже чего-то посулил. Как без этого? И щедро — верняк! Вон Три Ножа чего загнул, а маг хоть бы торганулся. И фризружскому недоноску тоже всяк обещано было, однако запродал он нас и своих в придачу, как перданул с гороха. Так-то. А потому, хоть Зимородок и божится, что отдаст он темным магам хрень Исполинову и оставят они нас в покое, не тронувши, верится мне с трудом, что так оно и будет: заберут темные маги свое добро, успокоятся и мирно поплывут восвояси. Не верится мне, и все! — Скелет остановился передохнуть. — Кости эти мне бабка-знахарка в наследство оставила, и ни разу они меня еще не надирали: как кину, так и выходит. Я вот что предлагаю: коли судьба привела мага к нам на борт, то пусть и подсказку даст, как поступить. Вот так.
Братва, оторопевши, молчала, уставившись на темную дерюжку в пухлых пальцах Скелета. По губам Ожерелья бродила непонятная ухмылка. Три Ножа свел брови к переносице, а палубный, по-прежнему озверело-угрюмый, пялился на Скелета, поигрывая ножом на поясе. Кормчего, как и многих других, я не видел: Сова стоял у меня за спиной. А самому мне подумалось, что врет Скелет насчет бабки-знахарки и наследства. Купил он кости где-то по дешевке на шухском торжище или спер.
