Ариса Вайа - Лепрозорий (СИ)
Как ни боялась Ева, но никто не напал на нее сзади и не задушил в темноте. Люции дорогу освещал необычный фонарь — лиловый, в изящной стеклянной коробочке и с кованым кольцом в виде крыльев. Мерур все твердил, что мечтает о таких же, но баловать себя дорогими лампами не рискнул, а тут они висели на каждом углу. Люция медленно кралась по коридору, вслушиваясь в шорохи. Дважды им пришлось столкнуться с дежурными сторожами, крылатые заменяли охотниц, и от этого фурии было гораздо проще с ними управиться. По крайней мере, Люция работала быстро — стреляла и оттаскивала трупы в темные углы.
Паучонок утерла нос рукавом большой, на вырост, куртки — Люция купила у конюха вместе с лошадью и сапожками. Обувь была впору, в куртке хотя бы тепло, а сама лошадь, вываренная в колбасу, хранилась в мешке на плече Люции. Еве было больно вспоминать об этом. Люцифера бросила ее у нодьи, а сама ушла. А когда вернулась, Ева устала рыдать и давно уснула. На утро ее ждали вещи и ультиматум – либо она едет верхом, либо остается в лесу одна. Ева бормотала, что передвигаться на лошадях не этично, но прекрасно понимала, что выбора у нее просто нет.
За неделю в дороге руки и ноги паучихи высохли и окрепли – их снова покрывал черный прочный панцирь. Но страх, что Люция действительно может бросить ее – окончательно поселился в душе.
Люция остановилась, когда узкий туннель, по которому они шли, закончился просторной залой с множеством ходов. Единственная дверь слева от узла дорог была украшена старыми потрескавшимися колоннами из дерева с вырезанными изображениями крылатых. Ева остановилась, чтобы разглядеть их, но Люция распахнула дверь и за плечо затянула паучонка внутрь.
Кристальная лампа осветила неуютное помещение с деревянной мебелью. Можно было различить стойку у стены, покрытую толстым слоем жирной пыли, ряды столов и стульев.
— Останешься здесь, — Люция кивнула Еве на стол в дальнем углу. И девочка молча пошла туда, осматриваясь в пахнущей старостью и ветхостью столовой.
По стенам были стенды для мечей — деревянные горизонтальные палки с выщербленными выемками под рукояти. Ева провела по одному из них рукой и почувствовала пальцами бугры неухоженной древесины. Больше ничего интересного не было. Только пустые лампы под потолком, пыльные столы, грязные, как будто мохнатые, плиты пола.
Люция захлопнула дверь и ушла, не сказав больше ни слова.
Ева осталась одна. Она жалела, что не осмелилась спросить Люцию, вернется ли та. Даже не набралась смелости вчера, чтобы наконец выяснить, куда они идут. И позавчера. И неделю назад. Все, что Еве удалось узнать, так то, что Люция была настоящей крылатой – из тех, что действительно умеют летать. До чего это взбудоражило паучонка! Она буквально засыпала фурию вопросами, как это — летать? Не страшно? А пегасы такие же жуткие, как лошади? Почему же Люция не улетела с острова? Но фурия отмахнулась тогда, мол, кроме острова ничего и нет в этом мире. Некуда лететь, да и запрещено. Совсем ничего нет? Почему нельзя? Кто запретил? Куда крылья делись? Но ответа не было, только щелбан по лбу и раздраженное «Отстань». Люция пугала Еву, и она чувствовала себя ненужной. Вроде та и не обижала, но в то же время игнорировала, словно паучонок для нее — пустое место. Может, даже бросит здесь?
Ева села в угол и облокотилась на холодную стену, выщербленную в скале. Затем стала неспешно наматывать паутину между четырех пальцев — виток за витком, стараясь не сделать ни единой ошибки. Сперва ей хотелось спросить у паутины, вернется ли Люция за ней? Но поняла, что не готова к ответам. Ведь если увидит в паутине картину, то своими же глазами сделает ее более вероятной. И теперь, слыша даже в ушах, как колотится сердце, она плела и плела. Спрашивала про прошлое Люции. Ей было безумно страшно, но что может быть сильнее детского любопытства?
Она закончила плести и паутина задрожала, растянутая на пальцах.
Болезненная девочка рыдала в голос посреди сырой и грязной комнатушки. Протяжно звала на помощь, захлебываясь слезами, била по полу крохотными кулачками, разбивая в кровь. Стальная решетка, заменяющая одну из стен, открылась, и вошел ангел. Свет за его спиной рисовал белый ореол вокруг его силуэта. Он подошел к девочке и взял на руки.
— Тише, малышка, — прошептал он, поглаживая ее по хрупким плечам.
— Где Мур? — плакала она, руками цепляясь за нежные пепельные перья и ворот хлопкового халата. — Где Мур? Где?
— У тебя есть мы, Мерур больше не нужен, — он прижал ее к себе и стал покачивать, укрыв крыльями, как пологом.
И девочка вслушивалась, кто такие «мы» — бесконечные крики детей там, снаружи, бесконечный шорох крыльев, звон стекла и бульканье кипящей воды. И такой же бесконечный шепот на ухо. Безмятежная вечность. Приятный голос ангела убаюкивал и дарил такое необходимое спокойствие.
— Теперь тебя зовут Люцифера — светоносная, — он провел рукой по ее щеке, и девочка улыбнулась. Тогда он осторожно, как фарфоровую куклу, отнес ее на кушетку у дальней стены и уложил на прохладные простыни. — Все будет хорошо.
Она вздрогнула и, когда он отодвинулся, вдруг явственно ощутила голой кожей холод. Ангел перевернул ее на живот, подложил жесткую подушку под лоб. Тепло и трепетно погладил по нежной коже и вытащил из-под живота девочки стиснутые кулачки.
— Ну же, не бойся! Ап! — распрямил их в стороны, — и полетели!
И девчушка улыбнулась, с любопытством глядя, как он точно так же раскрывает роскошные крылья, как она — руки.
— И ножки, ножки вытяни! — продолжал он, поправляя просторное холщовое платьице на теле девочки. И она послушно тянула носочки, гордо показывая красивые и очень сильные для ребенка ноги.
— Ты почти летишь, Люцифера, — улыбался ангел. А она тянулась, руки в стороны, ножки в струнку, спина ровная. Ей нравился голос крылатого, ведь он не кричал, не требовал, а просто играл.
Но ангел вдруг накинул на лодыжки ремни, на запястья — тугие веревки. Девочка дернулась, вскрикнув, потянула руки к груди, но их силой распахнули, привязали к железным поручням. Ремни натянули, платье разрезали, оголив спину. Она выгнулась, задергала плечами, силясь порвать веревки. Но они только проскользили по запястьям, срывая кожу.
— Да ты и впрямь боли не чувствуешь, — раздраженно огрызнулся ангел. И девочка замерла, с ужасом глянула на него, не веря своим ушам. Не было в голосе крылатого ни ласки, ни доброты, только жесткая горечь и любопытство.
— Мур, Мур… Мур! Мур! Мур! — закричала она, выгибаясь всем телом. Ей даже удалось подтянуть одну ногу.
— Мерур не придет, он продал тебя, — усмехнулся ангел, подняв голову девочки за темные волосы, заглянул в янтарно-карие глаза в обрамлении густых черных ресниц. — Он не любит тебя, никто тебя не любит. И никогда не полюбит. Даже если ты сдохнешь, никто и горевать не станет.
