Мервин Пик - Горменгаст
— Да, да, конечно!
— И когда его организовать.
— Ну, это-то решить проще всего.
— А на какое время назначить? Днем или вечером?
— Конечно, вечером!
— И как приглашенные должны быть одеты?
— О, конечно же, в вечерние платья и костюмы. Тут сомнений быть не может, — сказала Ирма.
— Но это будет зависеть прежде всего от того, кого мы собираемся приглашать, ты не находишь? У кого из дам, например, есть столь же великолепные платья, как у тебя? В требовании прибыть в вечерних нарядах есть что-то жестокое.
— О, это не имеет никакого отношения к телу.
— Ты хотела сказать «к делу»?
— Ну конечно, конечно.
— Но это может быть очень смущающим обстоятельством. Все будут чувствовать твое превосходство — или ты в порыве любви к ближнему и сочувствия к нему наденешь лохмотья?
— На нашем приеме вообще не будет женщин.
— Не будет женщин? — воскликнул Хламслив, действительно пораженный.
— На этом приеме я должна быть единственной, — пробормотала Ирма, передвигая темные очки, сидящие на ее длинном остром носу, повыше. — Единственной женщиной среди всех этих самцов буду я.
— Но какие развлечения ты планируешь для своих гостей?
— Я буду развлекать гостей. Просто своим присутствием.
— Да, несомненно... ты будешь вездесущей, ты будешь неотразима, но, душенька, любимая моя сестрица, хорошенько подумай, правильно ли это?
— Альфред, — произнесла Ирма, вставая и принимая такую позу, при которой все ее выпирающие кости приобрели угрожающий вид. — Альфред, почему у тебя такое извращенное сознание? Зачем нам другие женщины на нашем приеме? Ты не забыл, случайно, зачем вообще мы его организовываем? Забыл, наверное?
В ее брате проснулось нечто вроде восхищения ею. Неужели под ее неврастенией, ее тщеславием, ее инфантильностью все это долгое время скрывалась железная воля?
Хламслив поднялся со своего места и заправским движением костоправа выправил позу сестры, так что уже не казалось, что о ее торчащие кости можно пораниться. Затем, вернувшись к своему стулу, уселся на него, аккуратно положив ногу на ногу — до чего у него все-таки были длинные, изящные ноги! — и, потирая руки, словно мыл их под струей воды, сказал.
— Ирма, откровение мое, скажи мне вот что, — и он вопросительно взглянул на нее, — скажи мне, кто должны быть эти, как ты выразилась, самцы, эти олени, эти бараны, эти коты? И многих ли ты собираешься развлекать?
— Ты ведь сам, Альфред, прекрасно знаешь, что особого выбора у нас нет. Кого мы можем пригласить из людей достаточно благородного происхождения? Я тебя спрашиваю, Альфред, кого?
— Действительно, кого? — с некоторой растерянностью сказал Доктор, не в силах вспомнить ни одной подходящей кандидатуры. Идея организовать прием в его доме была настолько новой и необычной, что попытка представить, кто же придет на прием, оказалась безуспешной. Это было все равно, что попытаться собрать актеров для еще не написанной драмы.
— Что же касается числа приглашенных — Альфред, Альфред, ты меня слушаешь? — то я предполагала пригласить около сорока мужчин.
— Сорок мужчин? В эту комнату? — вскричал Хламслив, вцепившись в подлокотники стула, — Это невозможно! Как могут сорок человек разместиться в этой комнате? А в нашем доме она самая большая! Это было бы еще хуже, чем все те белые кошки! Они бы тут же перегрызлись между собой как собаки!
Неужели на лице его сестры появилось что-то вроде румянца?
— Альфред, — сказала Ирма после недолгого молчания, — это мой последний шанс. Через год мое великолепие померкнет. Неужели сейчас время думать о собственных неудобствах?
— Послушай меня, — произнес Хламслив с расстановкой; его высокий голос был необычно задумчив, — Я постараюсь быть максимально краток. Но тебе нужно внимательно меня выслушать, Ирма.
Она кивнула в знак согласия.
— Ты добьешься большего успеха, если число приглашенных будет более ограниченным. Если на прием собирается много народу, хозяйке дома приходится порхать от гостя к гостю и ни с одним из них ей не удается насладиться длительной беседой. Более того, все гости толпой окружают хозяйку и стараются показать ей, как им нравится прием. А вот когда приглашенных немного, можно быстро закончить взаимные представления, и ты сможешь получше оценить каждого из гостей и решить, кому из них следует отдать предпочтение.
— Понятно, — сказала Ирма — Я устрою так, чтобы по всему саду были развешаны фонари. Это поможет мне заманить того, кто будет соответствовать всем требованиям, в уголок, где растут абрикосы.
— Боже праведный! — воскликнул Хламслив, но очень тихо — Ну, что ж, я надеюсь, дождя не будет.
— Не будет, — сказала Ирма.
Хламсливу являлась совсем незнакомая Ирма. Было даже что-то пугающее в этом неожиданном обнаружении совсем неизвестной ему стороны характера Ирмы, в котором, как он всегда считал, была лишь одна сторона.
— Ну что ж, в таком случае придется действительно ограничить число приглашенных.
— Но в любом случае, кто они? Я не могу больше выносить этого страшного напряжения. Кто эти самцы, которых ты представляешь какой-то единой группой? Кто входит в эту свору кобелей, так сказать, которые по твоему свистку бросятся к нам в дом? Ворвутся в эти двери? Рассядутся в этой комнате в типично мужских позах? Во имя самой жалости, Ирма, скажи мне, кто они?
— Профессоры.
Произнося это слово, Ирма сцепила руки у себя за спиной. Ее плоская грудь вздымалась и опускалась. Ее острый носик дергался, а на устах появилась страшная улыбка.
— Все они люди благородного происхождения, — воскликнула она громким голосом. — Весьма благородного! И уже поэтому достойны моей любви.
— Что? Все сорок? — Хламслив снова вскочил на ноги. Он был просто потрясен.
Но в то же время он видел логику в выборе сестры. Кто еще подходил, да еще в таком количестве, для подобного приема, устраиваемого с такой тайной целью? А что касается их благородного происхождения — ну что ж, возможно, так оно и есть. Но их благородное происхождение никак не проявлялось — по крайней мере у большинства — во внешнем облике. О том, что у них голубоватая кровь, никак не скажешь, глядя на их физиономии и на грязь под ногтями. Вполне вероятно, что можно с интересом разглядывать их генеалогические древа, но вот разглядывание их внешнего вида никакого удовольствия не доставит.
— Да.. Какие открываются перед нами перспективы, Ирма! А сколько тебе, кстати, лет?
— Ты это прекрасно знаешь, Альфред.
— Так вот сразу и не скажу. Надо подумать, — сказал Доктор. — Хотя это не имеет значения. Главное — не сколько тебе лет, а на сколько лет ты выглядишь. Бог свидетель, насколько ты чиста! А это уже много значит... Я просто пытаюсь поставить себя на твое место. Для этого нужны определенные усилия... ха-ха-ха! И у меня ничего не получается...
