Владислав Русанов - Золотой вепрь
– Не знаю! – отрезал генерал армии. – Да вы садитесь, полковник, садитесь! Как я уже сказал, Верхний город сровняли с землей. Погибли генералы т’Алисан делла Каллиано и Бригельм дель Погго. Погибли все верховные жрецы Триединого. Погибли все министры Сасандры. Ну, может быть, не все погибли, но те, кто выжил, скрываются. Разгром столицы довершила чернь, вырвавшаяся из портовых трущоб. Ее стараниями половина Нижнего города сгорела. Погромы, грабежи… Количество жертв… убитые, раненые, пропавшие без вести… среди горожан не поддается исчислению.
Дель Овилл тяжело перевел дыхание. Внимательно посмотрел на каждого офицера, подольше задержав взгляд на кондотьерах.
– Плохие вести разносятся быстро. Провинции, почувствовав ослабление имперской власти, начали объявлять независимость. Одна за другой…
– Ума не приложу, зачем это им надо, – пожал плечами делла Куррадо, оглянулся на прочих офицеров в поисках поддержки, но, заметив Кулака, скривился, вздернул жирный подбородок.
– Не очень, значится, любили друг друга, – хмыкнул литиец Желвак. – Семья народов, ешкин кот…
«Да уж… Как не припомнить старую историю. Жителя Вельзы спросили – что такое дружба народов, по-вашему? – почесал бороду Кулак, глядя мимо его превосходительства. – А он ответил: это когда аксамалианец подает руку литийцу, литиец – аруниту, арунит – тьяльцу, тьялец – гоблу… А потом все вместе идут бить каматийцев».
– Не знаю, как там народы, – сокрушенно произнес генерал дель Саджо, – а плох тот вице-король, который не мечтает стать королем. Слава, почет… Я не говорю уже о выгоде, о тех ручейках солидов, которые потекут к ним в сундуки.
– Верно! – дернул щекой дель Овилл. – Кажется, в одночасье все стали предателями, забыли о присяге… По моим сведениям пятидневной давности, первой объявила независимость Лития. Следом за ней Гоблана и Камата, чуть позже Уннара и Барн. Потом Табала. Пока еще верность империи сохраняют Арун, Тьяла и Окраина. А может, просто слухи о них устарели.
– А как же армия? – подался вперед Верго дель Паццо.
– Где как! – отозвался генерал. – Командующие армиями Сасандры в Камате и в Гоблане поддержали вице-королей. В Литии, говорят, генералы и правители не сошлись во мнении, и теперь одиннадцатая и двенадцатая пехотные армии, вместе с кавалерийским корпусом генерала делла Тиальо оттягиваются на юг, к Аксамале. В Вельзе сейчас полная неразбериха. Военные попытались взять власть в свои руки, захватили несколько городов, но столкнулись с яростным сопротивлением местной знати… Так что Вельза может распасться в свою очередь на несколько маленьких осколков. Там начинается война, а значит, генерал дель Саджо, обозов оттуда вы не дождетесь.
Риттельн дель Овилл швырнул в корзину для мусора уже пятое поломанное перо.
– Что вы предлагаете, ваше превосходительство? – осторожно спросил делла Куррадо, старый, хитрющий котяра.
Генерал молчал. Барабанил пальцами по столу. Переводил глаза с одного офицера на другого.
– Оставим Медрен? – Делла Нутто опять попытался встать, но тяжелый взгляд Риттельна уперся ему в грудь, толкнул обратно, словно был осязаемым.
– Мы. Возьмем. Медрен, – четко и раздельно проговорил дель Овилл. – Чего бы. Мне. Это. Ни стоило.
«Это что-то новенькое… – насторожился Кулак, сохраняя показную невозмутимость. – Лечебница по нему плачет».
– Мы возьмем Медрен, – уже спокойнее, без надрыва разъяснил генерал. – Этот город нужен мне. От него мы начнем строить новую Тельбию. Собирать ее: деревенька к деревеньке, замок к замку. Это будет королевство справедливости, где каждый сможет найти себя и занять приличествующую его достоинствам должность.
– Правильно! – махнул рукой Щеголек. – Зачем нам король Равальян? Не нужен нам Равальян.
– Кто не с нами, тот против нас, – кивнул полковник дель Паццо.
Выйдя из шатра, Кулак поднял лицо к небу – серому, холодному, затянутому косматыми тучами, подобными грязной овчине. Втянул ноздрями сырой воздух. Запах военного лагеря не спутаешь ни с чем – дым, подгорелая каша, вонь немытых тел и прогорклого масла… Хорошо, хоть ветер тянет в сторону, снося зловоние отхожих мест. А так хочется дышать лесной свежестью: мокрой корой, прелой листвой, тонким ароматов подберезовиков…
Смешное желание для старого, битого жизнью, умудренного опытом наемника?
Смешное.
Ну и пусть.
Когда рука уже не сможет сжимать меч, он надышится свободой. Будет и рыбалка на утренней зорьке, и полное лукошко грибов, и трущийся о ноги толстый, наглый котенок.
А пока почему бы не помечтать?
Первая тяжелая капля, сорвавшаяся с неба, ударила кондотьера в бровь. Быстро согреваясь, побежала по коже и затерялась в бороде.
Вот и осенняя непогода пришла. Дождались.
Глава 7
Антоло проснулся ни свет ни заря. Будто кто-то пнул сапогом в бок.
За окном серел пасмурный рассвет – вчера на Медрен обрушился проливной ливень, перешедший к вечеру в противную, затяжную морось.
Парень пошевелил замерзшими пальцами ног. В комнатах для прислуги никто не думал топить, а выданное ему накануне тонкое, местами прохудившееся одеяло согревало мало. Да еще сквозняк вовсю гулял по полу. Придуманная Цветочком история, необходимая для проникновения студента в особняк ландграфа, вызвала бурю негодования со стороны Лейны. Девушка возмущалась и топала ногами: зачем ей нужен вымышленный жених? Она только-только познакомилась с сержантом стражи. Очень даже ничего вояка. Не мальчишка, но и не старик – вполне успеет денежек на службе поднакопить. И у капитана Вергела дель Таррано на хорошем счету. И лицом пригож. А усы-то, усы…
– Вот проткнет кордом твоего белобрысого! – шипела дочка пекаря, уперев кулаки в бока.
– Моего белобрысого? – выпучила глаза Цветочек. – Ну, во-первых, он не мой, а твой сейчас. И не отвертишься. Против Черного Шипа пойти решила?
Лейна потупилась и произнесла уже потише, без былого напора:
– Я ж не против помогать… Только думать же надо! За кого меня люди примут, а, Торка?
– А чего там думать?! – Цветочек не лезла за словом в карман. – Подумают, девка нарасхват. Да твой сержант из кожи вон вывернется, чтоб тебя завоевать, когда Студент уйдет. А вздумает ножичек вытянуть, может без ушей остаться. У нас ребята не промах.
Антоло вовсе не чувствовал себя таким мастером клинка, каким пыталась представить его племянница крестьянского вожака, но кивал с глубокомысленным видом. Пускай боятся. Раз боятся, значит, уважают.
Наконец Лейна обреченно махнула рукой: мол, жених так жених, если надо притворяться, буду притворяться. Даже испросила у ключницы разрешения поселить на время парня в своей комнате. Но строго-настрого предупредила, что оторвет ему кое-что, если вздумает приставать.
