Андрей Трегубов - Могло быть и так, или Эльфы тоже люди
Второй мужик покачал головой, но ничего не предпринял. Вместо этого он направился в сторону парочки «свободных» девушек на другом конце стойки.
…Дети крадутся оврагами,
идут через лес…
Очкарик, до того наблюдавший за товарищами, ощутимо расслабился и перевел взгляд на сцену. Что он мог видеть в полумраке и в очках — непонятно. Но ему здесь явно не нравилось.
…Сами любуйтесь своими квартирами…
Близко, но не то.
Музыка затихла, танцовщица собрала одежду и освободила сцену под жидкие аплодисменты и свист. Больше никто не вышел, звукач потянулся за пивом и тоже направился к «свободным». Толпа начала расползаться под мелодичный «транс». Можно было разговаривать, пересиливая звон в ушах.
— Ну? Опять пришёл, «менестрель»? — устало спросил бармен. Низенький худой мужчина с зачёсанными в хвост негустыми волосами. Для всех оставалось загадкой, что он тут забыл в его-то возрасте.
— Ага, — кивнул юноша. — Я сыграю?
— Да пожалуйста! — развёл руками бармен. — Только вряд ли тебя сейчас оценят, хоть Цоя играй.
Юный «менестрель» помотал головой.
— Не хочу сегодня Цоя. Слышь, Змей, а кто тот чувак в шляпе?
— Понятия не имею, — последовал ответ. — Пришёл сегодня «старичок», с ним один нормальный, и третий вот он. Явно иностранец: лицо темновато. И, прикинь, не пьёт! Ему сок заказали. «Во избежание», как они выразились… Чую, сегодня опять будет драка.
— А когда её тут не было, Змей? — философски пожал плечами юноша. — Ещё одна причина забраться повыше. На сцену, например.
— Прекрас-сная мысль, sunduiri, — прошелестел незнакомец. — Толькхо убегать оттуда неудобно.
Парню стало забавно:
— На сцену лезут редко, так что можно и отсидеться. В крайнем случае — гитарой по башке дать особо настойчивым. Не первый раз. И как ты меня назвал? «Сунь-дурень»?.. — он скорчил рассерженную физиономию.
Старался показаться крутым. Но и лезть на рожон не хотелось. Если из-за него потом начнётся драка — не расплатится ни с хозяином, ни со Змеем.
Левая рука незнакомца скользнула к бедру, но расслабилась.
— Sunduiri по-вашему с-значщит «менестрель», — ответил он. — А драт-ся мне с-здес рас-зрешено.
— Мгу, — подтвердил бармен. — И даже авансом немного денег дали.
— О как! — удивился юноша и встал, сочтя разговор законченным.
Он принялся спускаться к сцене, пробрался мимо вышибалы ко входу в гримёрку. Комнатушка представляла собой четыре стены, в которых было пять дверей. И из всех дуло.
Стриптизёрша и девушка из группы курили в углу, уместившись на единственном стуле, захихикали при его появлении. Парней не было.
— Опять со своей балалайкой пришёл, — веселились они. — Где ж ты струны по помойкам собираешь? Надо тебе на день рожденья на медиатор скинуться, а то дорогая штука, тебе не осилить.
Он не обращал на них внимания, развязывал узелки пакета на гитаре.
Дети уходят из города…стаями…..одиночками…
Из зала послышался звук бьющегося стекла, мат и женский визг.
— Драка! — оживились девочки. — Пойдём смотреть!
Парень вместе с ними высунулся на сцену.
Их ожидания опять не подтвердились. Лёгкая потасовка. Юноша выволок на сцену стул, за что был крыт матом из-за кулис, и стал тихонько напевать:
Что тебе в трактире этом, Менестрель, ответь.
Кружек звон и звон монетный — О слезах ли петь?
Бойко треплют языками — Что для них печаль…
Так зачем же под руками Снова плачет сталь?..
На верхних уровнях, возле барной стойки продолжалась толкотня. Похоже, кто-то из посетителей примотался к «иностранцу».
…Но опять напев печальный
И глаза грустны.
В звоне кружек оловянных
Струны не слышны.
Так зачем же свою душу
Перед ними рвать?
Кто тебя захочет слушать,
Если не понять…[28]
Очкарик наконец не выдержал, и… что-то сделал. Со сцены было плохо видно, но это «что-то» оказалось действенным: один из местных замер, затем рухнул назад. На груди упавшего проявлялась белая полоса.
В ту же секунду очкарик оказался на середине зала, провернулся вокруг своей оси и остановился, раскачиваясь. Правой рукой снял и отбросил шляпу, обнажив неровные белые волосы. В тот момент, когда он снял очки, засунув их за пояс, в левой руке блеснула то ли короткая сабля, то ли длинный нож. Второй такой же клинок покинул ножны на спине. Толпа отхлынула.
— В чщём дело, Рас-зные? — шипящий голос добрался даже до сцены. — С-здесь рас-зве не ме-сто для тханцев?
— Ты что сделал с Дроном, гомик мелированый?! — выкрикнул кто-то. — Из него ж сосульки растут!
— Не понимаю, — ответил незнакомец, не прекращая движение. — Но у этого чщеловека была с-слишком горячщая кровь. Эй, sunduiri! Играй что-нибудь быс-строе! Ну ше! Начщинайтхе, покха я один!
И начался форменный беспредел. «Анархисты», похватав что попало, с рёвом ринулись на беловолосого.
В первые же секунды драки слегли трое «анархистов». Причем слегли от ударов своих же. Размытый силуэт метался по залу, избегая атак пьяных противников. Количество которых стремительно сокращалось.
«Захренеть и не встать», — подумал юноша, завороженно наблюдая этот локальный «апокалипсдец».
Тут всеобщую какофонию перекрыл «глас» Кипелова из динамиков:
Машина смерти сошла с ума, Она летит, сметая всех. Мы увернулись на этот раз, Ушли по белой полосе. Мы здесь сегодня, А завтра будем там, Где тошно от огня чертям. Мы будем драться на земле, Под солнцем и в кромешной тьме, Мы будем драться в небесах, Мы будем драться до конца…
«Звукач тут сволочь, но чувство юмора имеет…» — пронеслось в мозгу юноши.
Тем временем из подвала вылетели качки, сидевшие с беловолосым, и драка перешла на новый уровень. Летали стулья, трещали кости (иногда и наоборот…), визжали девки… и над всем этим гремело:
…Мы будем драться на земле, Под солнцем и в кромешной тьме, Мы будем драться в небесах, Мы будем драться до конца…[2]
…В какой-то момент брюнет из троицы крикнул:
— Харэ на сегодня! Хватай ушана и ходу!
Качок в пятнистой кофте тут же перехватил вошедшего в раж беловолосого (при этом едва разминувшись с клинком), что-то крикнул ему, и они стали прорываться к выходу. Который, впрочем, никто не закрывал. В этот момент всеми забытого «менестреля» посетило то же ощущение, которое заставило его сегодня прийти в клуб.
