Эльберд Гаглоев - По слову Блистательного Дома
Медведей вопль смутил. Они резко сбили клин и поджидали крикуна, оживленно порыкивая.
— Сказано же тебе было, сиди и молчи, — заговорил Тивас, при этом щеки его слегка посерели.
Это он так побледнел.
— Это кто? — позволил я себе полюбопытствовать.
— Это — комонь. Только, пожалуйста, не вздумай вмешиваться. Орать можешь сколько угодно, но за пределами круга — ни-ни.
А вопли приближались.
— Слушай, Сергей Идонгович, а что он так орет?
— Соперника услышал. Это, знаешь ли, этакий рыцарь животного мира. Нападает только на зверя не меньше себя. Часто после боя не трогает поверженного. И вообще подраться любит.
— Что же ты беспокоишься. Мы меньше его — он нас и не тронет.
— Мы — люди. А людей не любят все. Тем более, ты проорал такой вот, с его точки зрения, вежливый вызов.
Силуэт несущегося к нам зверя уже был виден. Миг, и он ворвался в круг теплого света от костра.
Большой, со среднего коня ростом, длинноногий, с гибким телом пантеры, длинный хвост яростно хлещет по бокам, башка здоровенная и угловатая, как армейская тумбочка. Угольно-черный зверь, увидев нас, он даже как-то разочарованно мявкнул, а затем заорал на медведей. «Куда, мол, поединщика дела?» Те ответили недовольным слитным рычанием. «Не знаем, мол, ничего». Комонь рыкнул в них опять, и те, не прекращая порыкивать, стали пятиться в темноту. Мне показалось или глыбистый посмотрел на меня сочувственно?
А умный зверь даже не стал пытаться преодолеть запретную линию. Мягко, по-кошачьи, прошелся вдоль нее, принюхиваясь. Внезапно остановился, отбежал на несколько шагов, присел. И прыгнул. Как прыгнул! С преградой он столкнулся на высоте метров пяти. Грохнулся об нее всем телом, но не упал, а, извернувшись, мягко приземлился на лапы.
— Тивас, а как высоко заканчивается защита? — задумчиво поинтересовался я.
— Вот это-то он сейчас и пытается узнать. — спокойно так ответил Тивас.
Нажал на что-то и с концов посоха выщелкнулись два кривоватых лезвия. Он задумчиво осмотрел клинки и перевел взгляд на меня.
— Боюсь не так высоко, как хочется.
А зверюга не прекращала своих попыток и, хотя это уже казалось невозможным, с каждым прыжком взлетала все выше и выше. И вот наконец мне показалось, что одна из лап зацепилась за невидимую преграду, но призрачное тело ее не удержало веса зверя, и он опять, извернувшись, ловко приземлился на ноги.
— Доставай меч. Если победим — о нас песни сложат.
— А если не победим?
— Тогда съедят.
Перспектива меня возмутила. Я тоже не хотел быть ужином, и когда зверюга опять уставилась на меня своими алыми глазами, набрал в грудь воздуха и заорал грубости. У меня получилось! Земля задрожала от топота разбегающихся животных. А вот комонь казался совершенно счастливым. В ответ на мое приветствие он открыл свою пасть, продемонстрировал три (!) ряда зубов и так заревел, что меня чуть ветром не сдуло. А запах!
Я вытянул меч, и он яростно и тяжко заблестел в предчувствии схватки. Зверюга глянула на меня удивленно, радостно заревела и шарахнула по преграде. Воздух ощутимо заколебался.
И тут на театре предполагаемых военных действий появилось новое действующее, скажем так, лицо.
Тивас, помнится, назвал этого зверя гиршу. Это такая гиена, ростом с племенного быка, украшенная множеством костяных пластин. Наш экземпляр явно был не первый раз замужем. Рожу его оживляло несколько свежих шрамов, а костяной панцирь кем-то был умело выщерблен. С учетом того, как радостно заорал этот гиршу, увидев нашего собеседника, похоже было, что это дело рук, пардон лап, отдельно взятого представителя местной фауны, выступающего под псевдонимом комонь. Причем именно этого. Черный зверь сразу потерял к нам интерес. Новый соперник ему явно понравился больше. Издав приветственный крик, он мягко заскользил навстречу неуклюжей с виду гиене. Та тоже рваными прыжками стала сокращать дистанцию.
Очень зрелищно. Два таких трогательных гиганта. Интересно, чем они питаются?
А звери уже бросились друг на друга. Присели на крупы и стали радостно колотить по организмам передними лапами, пытаясь почувствительнее цапнуть друг друга. Костяные щепки полетели дождем. Я ожидал, что когти гиршу, оказавшиеся весьма длинными и кривыми, окрасят бока комоня кровью, однако этого не случилось. Напротив, в какой-то момент гиена не сдержала бешеный напор комоня, и черный зверь тут же воспользовался промахом. Мощная голова метнулась, и в зубах затрепетал кусок вырванной плоти. Гиршу взревел и замолотил лапами с удвоенными усилиями, но превосходство комоня было явным. С хрустом ломались костяные пластины, с треском рвалась кожа, с гиршу хлестала кровь, и победа комоня казалась неизбежной.
Фортуна — большая ветреница. Из темноты один за другим темными силуэтами вылетали волчаки. И вцеплялись в правую, скрытую от нас, лапу комоня. Один отлетел, распоротый, как бурдюк, но другие закостенели в усилии. Черный зверь ринул было на них пасть, но гиршу воспользовался этим, и его жуткие челюсти мгновенно сомкнулись на плече врага. Тот вывернулся, но, скованный тяжестью, завалился на бок, открыв на секунду бок, и гиена, не растерявшись, полоснула по нему зубами. Кровь ливанула водопадом. И комонь закричал. И было в этом крике столько человеческого, что я не выдержал и под громкие критические замечания Тиваса покинул спасительный круг.
Однако черный зверь был, как выяснилось, далеко не убит. Его задние лапы, вооруженные страшными серповидными когтями, вдруг вцепились в морду гиршу, со скрежетом разорвав костяной панцирь, залили его морду кровью и отшвырнули владельца на несколько шагов. Причем так удачно, что бок его оказался прямо передо мной. Меч подхватил мою руку, и я, слабо понимая, что делаю, проорал какую-то воинственную агитку и ударил. При этом попал между костяных пластин и весом своего немаленького тела погрузил клинок на всю длину в жесткую плоть тела. Подчиняясь то ли наитию, то ли мечу, резко повернул его, расширяя рану. И тут же воспарил, отброшенный ударом страшной костяной башки, орошенный на прощание фонтаном дурно пахнущей крови. Меня ахнуло об землю, но, вдохновленный родовой памятью, я достаточно успешно перевернулся и встал на ноги. А морду гиршу уже успешно лупцевал своим опасным посохом Тивас. Клинки весело свистели, издавая звон в моменты соприкосновения с костяными пластинами. Те поддавались. А Сергей Идонгович наступал, чтобы не дать гиршу возможности прыгнуть и раздавить его своим весом. Я напал на зверя сбоку и ударил мечом по левой лапе, хлынула кровь, гиршу расстроенно заревел, и посох Тиваса, ловко изменив направление, ударил зверя в глаз. Пока он возмущался, я еще раз всадил в него меч. Теперь он уже не хотел драться. Но, похоже, и мной, и дальним потомком овладели охотничьи инстинкты. И когда зверь решил убежать, мы было двинулись за ним, но нас остановил густой тяжелый мявк, раздавшийся со спины. Прихрамывая на левую лапу, орошая траву кровью из распоротого бока к нам приближался комонь. Я не стал его спрашивать, куда он дел собачек, просто отошел в сторону.
