Эльберд Гаглоев - По слову Блистательного Дома
Трапеза была закончена в рекордно короткие сроки. Любой прапорщик, взглянув на секундомер, был бы очень доволен проявленной расторопностью. От покусителя на порядок осталось лишь небольшое темное пятно на траве.
Вожак, облизав окровавленную физиономию, глянул на нас вроде даже с благодарностью. Как же, и ужином обеспечили, и оппозицию на неподготовленную акцию спровоцировали. Коротким рыком он погнал стаю навстречу новым свершениям и все же недовольно посмотрел на неприятную полосу. В глубине души он все же подозревал, что мы и наши кони несомненно представляли гораздо больший кулинарный интерес нежели погибший диссидент, но, не желая еще раз испытывать единство рядов, зверь неторопливо потрусил в темноту.
— Это волчаки, — просветил меня Тивас.
Оказывается, у нас был такой своеобразный культпоход в зоопарк.
Какое-то время мы ни у кого не вызывали повышенного интереса, однако вскоре земля стала методично вздрагивать.
— Сиди и не шевелись, — проинструктировали меня. — Идет саугпыл.
То, что этот зверь идет к нам, было очень заметно по сотрясениям почвы. А потом он пришел. Этакий косматый слон, ростом с двухэтажный дом. За его бивни любой охотник за этими монументальными трофеями немедленно продал бы родину.
Создание с труднопроизносимым именем постояло, посмотрело на нас, на костер и, не предприняв никаких агрессивных действий, повернулось, обдав нас ароматом давно не мытой зверятины, и ушло по своим слонячьим делам.
Я шумно выдохнул. Оказывается, пока эта гора стояла рядом, процесс вентиляции легких мною был проигнорирован. Не дышалось.
Рядом шумно выдохнул Тивас.
— Удачно получилось. Если бы этот зверь рассердился, боюсь, наша полоса бы его не сдержала.
А потом к полосе подошел лось. Симпатичный такой, хотя и с шипастым костяным воротником вокруг шеи. Как его в степь занесло, я не знаю. Какое-то время он достаточно доброжелательно разглядывал нас, а потом, видно, решил познакомиться поближе и поднял копыто, дотоле укрытое травой. Оно раскрылось на несколько острых костяных сегментов. Угрожающее такое украшение. Однако конечность не смогла преодолеть охранительную линию, как ни пихал ее вперед этот степной великан. Тогда он прыжком развернулся и молниеносно ударил задними ногами. Эффект его действие вызвало неожиданный. Привыкший сметать врагов этим страшным ударом он, похоже, не очень крепко оперся на передние ножки, а поскольку «всякое действие рождает равное ему по силе противодействие», то лось, получив столь добрую плюху пониже хвоста, совсем неизящно совершил весьма неуклюжий кувырок и исчез во тьме.
Вернулся он очень скоро и уже абсолютно не столь добродушный, как раньше. Напротив, животное было в состоянии глубокого возбуждения, или, как говорят юристы, сильного душевного волнения. Демонстрируя свое возмущение, скотинка открыла пасть и заревела. Мама дорогая! Зубы у этого травоядного были острые, как у акулы, и расположены в два ряда.
Тивас подтянул к себе свой многоцелевой посох, и я было подумал, что скандальное копытное закончит свои дни в нашем котелке, однако местная фауна рассудила иначе.
Из темноты показалась троица тощих, несолидно поджарых медведей, при этом изможденными они не выглядели и шествовали не торопясь. По-хозяйски. Движения их были полны скрытой мощи, готовой прорваться яростным взрывом.
Мишки нас проигнорировали, сосредоточив все внимание на копытном скандалисте. А вот ему появление группы Топтыгиных не понравилось совсем, о чем он и сообщил громовым раскатом рыка, агрессивным размахиванием головой, наставлением рогов и демонстрацией клыков.
Угрозы на медведей не произвели никакого впечатления, и они целеустремленно начали окружение своего позднего, вредного для здоровья, ужина. Однако лось ужином быть не хотел и, закончив с психологической обработкой, наклонил голову. И шустро атаковал центрального Топтыгина. Тот легко уклонился с линии атаки и неторопливо так треснул рогатого по украшенному костью загривку. Я грешным делом подумал, что тут ему и конец придет. Но только не тут-то было. Лось оказался опытным турнирным бойцом и, слегка довернутый медвежьей оплеухой, хлестанул сдвоенным ударом задних ног по правому нападающему, отчего того унесло в темноту. Но на этом успехи лося завершились, потому что третий из медведей, самый глыбистый, легко поднялся на задние лапы и тяжкой своей дланью влепил ему промеж рогов. Разделся громкий влажный хруст. Лось мягко шлепнулся на колени и, постояв, медленно завалился на бок. Центральный нападающий, тот, что пресек попытку побега, неожиданно взмахнул лапой, из которой вдруг выщелкнулось костяное лезвие, зазубренное, как у богомола, и одним ударом вспорол несчастному псевдотравоядному требуху. Из темноты, припадая на лапу, приплелся нокаутированный и немедленно вгрызся в дымящиеся внутренности.
А вот глыбистый наконец обратил свое высокое внимание на нас. Оценив прелести наших лошадей, Топтыгин решил, что их надо съесть. Негромким рыком он отвлек своих соучастников от трапезы. И нехороший блеск в их глазах дал нам повод догадаться, что намек они восприняли и осознали, а вязкие сосульки слюны указывали, что наесться они не успели. На этот раз роль центрального нападающего играл глыбистый. Он не был философом, этот мощнотелый парень. Нет, он был вульгарным эмпириком и, сунувшись буром за запретительную черту, сразу получил по носу. Медведь уселся на задницу. Однако растерянность длилась очень недолго, и, воздев себя на ноги, он люто взревел. Эти регулярно повторяющиеся истерики вывели меня из равновесия, и я громко выругался, однако не учел резонансных талантов выданного шлема. Мои скромные матюги разлились в тишине ночи звуком, не поддающимся описанию. Медведь был удивлен и опять зарычал, но уже без прежнего энтузиазма. Я, вдохновленный результатом, матюгнулся громче. Медведь уселся на зад вторично. Удивленные соратнички быстро, но с достоинством отступили за спину кумира. А глыбистый посмотрел внимательно на рожу огнистого змея, скрывающую мое одухотворенное лицо, цапнул когтями тушу поверженного лося и подтянул ее к черте.
Сам, не торопясь, поднялся и подошел к туше с другой стороны.
— Тебя приглашают к трапезе, — перевел мне медвежьи телодвижения Тивас.
В это время нашу кухонную идиллию прервал еще один вопль. Вопль был странный. Так могла орать лесопилка в процессе перепиливания стального лома. При этом лесопилка должна была быть чем-то очень сердита, пьяна и нездорова психически.
Медведей вопль смутил. Они резко сбили клин и поджидали крикуна, оживленно порыкивая.
— Сказано же тебе было, сиди и молчи, — заговорил Тивас, при этом щеки его слегка посерели.
