Мелисса Марр - Хрупкая вечность
— Так и есть. — Кинан откинулся на спинку дивана, вытянул ноги, положив их на столик, и скрестил руки на груди. — Они ведут себя так, будто я собираюсь причинить им зло. Я никогда не хотел зла… никому, кроме Бейры и Ириала.
— И они должны просто забыть и простить? — Эйслинн месяцами избегала этой темы. Она избегала многих тем, но рано или поздно им придется во всем разобраться. Вечность — чертовски долгое время, чтобы копить все в себе. — Мы все многое потеряли, когда ты выбрал…
— Мы? — перебил он.
— Что? — Она отодвинула стул и села.
— Ты сказала: «Мы все многое потеряли». Ты считаешь себя одной из Летних и Зимних Девушек.
— Нет, я… — Она умолкла и покраснела. — Я так сказала?
Он кивнул.
— Я одна из них. Мы, все, кого ты выбрал, лишились многого. — Она склонила голову, так что волосы закрыли ее лицо. — Но я приобрела и кое-что удивительное. Правда.
Выражение его лица было непривычно непроницаемым.
— Но?
— Но это тяжело. Быть такой. Клянусь, я понятия не имею, как со всем этим справиться. Бабушка умрет. Сет… — Она осеклась, не в силах даже произнести такое. — Я потеряю всех. Я буду жить, а они умрут.
Кинан поднял руку, словно хотел дотронуться до нее, но потом опустил.
— Знаю.
Эйслинн несколько раз вздохнула, чтобы успокоиться.
— Тяжело из-за этого не злиться. То, что ты выбрал меня, означает, что я потеряю людей, которых люблю. Я буду рядом, буду наблюдать, как они стареют и умирают.
— Это означает, что и я теряю ту, которую люблю. Лишь Дония будет в моей жизни, пока твое сердце не со мной, — возразил Кинан.
— Не надо. — Эйслинн сжалась, услышав, как небрежно он это произнес. — Это нечестно… по отношению ко всем.
— Знаю. — Он был спокоен, как обычно. Солнце поднималось в оазисе, который она видела в его глазах. — Я никогда не хотел, чтобы все случилось так, как случилось. Бейра и Ириал связали мои силы, отняли их. Что мне было делать? Дать Лету погибнуть? Позволить, чтобы земля замерзла, а все смертные и Летние фейри умерли?
— Нет. — Разумом она понимала, что он прав. Эйслинн знала, что у него не было большого выбора, но ей все равно было больно. Логика не рассеивала ни печаль, ни страх, ничего. Она только нашла Сета, и вот он уже уплывает из ее рук. Он умрет. Она думала об этом, и хотя не могла признаться вслух, но думала об этом не единожды. Годы, столетия спустя она все еще будет существовать, а он станет прахом в земле. Как я могу не злиться? Если бы она не была фейри, ее бы не ждало будущее без Сета.
— Как бы ты поступила, Эйслинн? Ты бы позволила Двору умереть? Если бы Ириал отнял твои силы, ты бы и внимания не обратила и позволила бы человечеству и своему Двору ослабеть и погибнуть?
В глазах Кинана она видела угасающую звезду, темную сферу со слабой пульсацией мерцающего света. Молча глядя ему в глаза, она заметила крошечные звездочки вокруг умирающего солнца; они уже были безжизненными в растущей пустоте. Она не предполагала, что когда-нибудь полюбит Двор. Если бы Кинан несколько месяцев назад сказал ей, что так случится, она бы не поверила. Однако с того момента, как она стала Королевой, Эйслинн отчаянно стремилась защитить членов Двора. Летний Двор должен стать сильнее. Ради этого она стремилась использовать весь свой малый опыт и знания политики и правления. Она старалась постепенно свести на нет тот дисбаланс, который до сих пор вносил Двор Донии. Ее Двор, ее фейри, благополучие мира — это не просто ее выбор. Она верила в это. И испытывая те чувства, которые владели ею теперь, разве она бы поступила по-другому на месте Кинана? Позволила бы Элизе умереть? Смогла бы наблюдать, как львята замерзнут до смерти?
— Нет. Не позволила бы, — признала Эйслинн.
— Даже не думай, будто я хотел, чтобы такое случилось с Летними или Зимними девушками. — Он подался вперед и посмотрел ей в глаза. — Я провел больше времени, казня себя за то, что сделал, чем ты можешь себе представить. Я хотел, — он смотрел на нее, и в глазах его появились новые звезды, едва мерцающие в пустоте, — чтобы каждая из них была тобой. И когда оказывалось, что это не так, я знал, что обрекаю их на медленную смерть, если не найду тебя.
Эйслинн молчала. Ему было столько же лет, сколько и мне, когда все это началось. Когда пришлось делать такой выбор. И надеяться.
— Я бы вернул им смертность, если бы мог, но даже это не возместит того, что они потеряли. — Кинан принялся перебирать бумаги на столе. — Даже если бы я мог снова сделать их смертными, я бы не захотел рисковать и предлагать тебе подобное. Потому что боюсь, что тогда проклятие Бейры оживет, и я все равно останусь с чувством вины оттого, что отнял смертность у той, которая меня спасла. Ты спасла меня, а я не могу сделать тебя счастливой!
— Я не…
— Ты несчастна. И из-за этого у нас такие отношения.
— С этим мы разберемся, — прошептала Эйслинн. — У нас вечность впереди, так? — Она попыталась говорить как можно беззаботнее, чтобы успокоить Кинана. Ей хотелось совсем не такого разговора, но именно он был им сейчас столь необходим.
— Так. — Он снова принял неподвижную позу, как и в начале разговора. — И я сделаю все, что смогу, чтобы ты была счастлива.
— Это не то, что я… в смысле… Я не жду, что ты станешь что-то делать, чтобы «возместить» то, что было. Я просто… я боюсь потерять их. Не хочу остаться одна.
— Ты и не будешь. Мы всегда будем вместе.
— Ты мой друг, Кинан. А то, что случилось на днях… Так нельзя. Такого не должно было случиться. — От напряжения мышцы свело так сильно, что Эйслинн не могла расслабиться и выпрямить ноги. — Ты нужен мне… но я не люблю тебя.
— Ты хотела, чтобы я дотронулся до тебя.
— Это так, — признала Эйслинн, снова проглотив ложь, которую ей хотелось прошептать. — Как только ты протянул руку, я уже не желала ничего другого.
— Итак, что ты хочешь, чтобы я сделал? — Голос Кинана звучал неестественно спокойно.
— Не тянись ко мне. — Она прикусила губу пока не почувствовала, что треснувшая кожа кровоточит.
Он раздраженно провел рукой по медным волосам, но кивнул:
— Постараюсь. Это все, что я могу сказать, не солгав.
Эйслинн вздрогнула.
— Я собираюсь сегодня поговорить с Донией. Ты любишь ее.
— Люблю. — Кинан выглядел таким же смущенным, как и она. — Но это не меняет того, что я чувствую, когда вижу тебя, думаю о тебе и нахожусь рядом с тобой. Не говори, что ты не чувствуешь того же.
— Любовь и влечение — разные вещи.
— Ты хочешь сказать, что мои чувства — это всего лишь влечение? Это все, что ты чувствуешь? — К нему снова вернулась его надменность, как и в самом начале, когда они впервые встретились, и она отвергла его ухаживания.
