Мелисса Марр - Хрупкая вечность
Эйслинн вздохнула с довольным видом:
— А все не так уж и плохо, правда?
— Чистая правда.
Сет чувствовал чистоту музыки, будто она была чем-то материальным. Мир Фэйри не был идеальным, но порой он казался намного полнее мира смертных. Обычная для фейри музыка была богаче и намного более захватывающей, чем музыка, которую когда-либо создавали лучшие музыканты мира людей. Никто не руководил постановкой танцев тех фейри, которые воплощали звуки в движениях; никто не дирижировал музыкантами, которые скрывались в темноте.
— Пойдем со мной, — сказала Эйслинн и повела Сета к мертвому дереву.
На ветвях сидели три ворона. На мгновение Сету показалось, что их глаза следят за ним, но Эйслинн потянула его за руку, и он пошел за ней, так же поглощенный ею, как и до этого — музыкой. Как только она отпустила его руку, ему показалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. И хотя музыканты были теперь за спиной Сета, он чувствовал, как музыка кружит вокруг него. Но перед ним была она — и только она могла конкурировать с красотой этой музыки. Эйслинн прикоснулась к виноградной лозе, обвивающей мертвый ствол. Лоза с шелестом удлинилась, запуталась, растянулась и превратилась в небольшой гамак, в котором можно было сидеть, как в кресле.
Эйслинн отпустила лозу и снова взяла Сета за руку. Пока он прикасался к ней, видел ее, тонул в ней, он мог двигаться. Он по-прежнему был одержим музыкой, но вся магия фейри не могла сравниться с Эйслинн. Любовь давала человеку силы противостоять любому волшебству.
— Посидишь со мной? — спросила она.
— С удовольствием.
Сет уселся в плетеное «кресло» и раскрыл ей объятия.
Глава 12
Когда явилась Бананак, Дония сидела у окна на третьем этаже, глядя, как в небе загораются звезды. Это время суток было одним из ее любимых. Полосы цвета на небе тускнели. Все становилось не ярким и не темным, а таким, словно цвета были пойманы где-то посередине света и тьмы. Так же, как и жизнь: она могла стать лучше или хуже. Дония надеялась на лучшее, но сегодня у ее ворот стояла Война. И Война искала ее.
Дония смотрела, как Бананак не спеша идет по тропинке, задержавшись ненадолго, чтобы схватиться рукой за решетку ограды. Верхушку каждой пики венчали острые как бритва наконечники. Глядя на дом, Бананак сжала руку, но не настолько сильно, чтобы серьезно пораниться.
Зачем ты здесь?
Дония не уделяла много времени изучению сильных фейри-одиночек. На это у нее не было причин. Но за последние несколько месяцев она наблюдала за ними при каждом удобном случае, читала старую переписку Бейры с разными одиночками и с правителями других Дворов. Во многом Темный Двор был для Донии понятнее остальных. Летний Двор Кинана был еще слишком молод. Он только встал на путь самоопределения. Несмотря на долгую историю Двора, теперь он обновлялся благодаря недавно обретенной королеве Кинана. Сорча и Высший Двор жили затворниками, неохотно вступая в контакт с кем-либо за пределами ее королевства, а если и приходилось, то только по минимуму. Темный Двор представлял собой замысловатую сеть криминальных предприятий. Во времена правления Бейры Ириал продавал любые наркотики, которые пользовались спросом. У его фейри были связи как со знаменитыми, так и с мелкими преступными группировками. Сам Ириал владел сетью клубов для взрослых и фетиш-баров, которые могли удовлетворить почти любую прихоть. С приходом Ниалла к власти над Темным Двором что-то изменилось. Подобно Ириалу, новый Темный Король не выходил за определенные рамки, но у него ограничений было больше, чем у Ириала. Для Бананак, однако, не существовало никаких пределов. У нее была лишь одна цель, одно стремление — хаос и кровопролитие.
Пока Дония смотрела на Войну сквозь тусклые окна, аморальная, одержимая лишь одной мыслью фейри стояла с закрытыми глазами и улыбалась.
За спиной у Донии Эван тихо постучал в дверь.
— Дония?
Он вошел, наполняя пыльную комнату присущим ему запахом леса.
— А, ты уже знаешь, что она здесь.
Когда Эван подошел и встал у нее за спиной, Дония отвернулась от окна.
— Что ей нужно от нас?
Эвана передернуло.
— Ничего такого, что нам бы хотелось ей дать.
Дония подумала, что принимать Бананак в присутствии своих фейри, и даже начальника стражи, не слишком мудрое решение. Война одолеет любого стража — хоть целый отряд — без особых усилий. Лучше не искушать ее. Лучше вообще избегать с ней контакта, но сегодня это невозможно.
— Я приму ее наедине, — произнесла Дония.
Эван поклонился и вышел, пока Бананак поднималась по ступеням.
Войдя в комнату, фейри-ворон уселась в центре ковра. Она сидела, скрестив ноги, словно у костра, одетая в перепачканные кровью лохмотья, источая запах золы и смерти, и вдруг похлопала по полу рядом с собой.
— Подойди.
Дония внимательно посмотрела на безумную фейри. Сейчас Бананак могла казаться дружелюбной, но Война не станет приглашать без причины.
— У меня нет к тебе дел.
— Тогда мне сказать, какое дело у меня к тебе? — Жестом руки Бананак обвела комнату, и в тишине владений Донии раздались крики. Голоса фейри и смертных сплелись в пронзительный вопль, от которого у Донии слезы навернулись на глаза. Призрачные лица появлялись и мерцали. Растоптанные ногами фейри истекающие кровью тела сменялись уродливыми конечностями, тянущимися к окнам. Эти образы вытеснялись калейдоскопом из сцен битв на полях, где траву пятнала кровь, и где горели дома. Сквозь эти образы проглядывали видения смертных, пораженных чумой и умирающих от голода.
— Перед нами открываются прекрасные возможности, — вздохнула Бананак, глядя в пустые углы комнаты, где ее видения почти обрели плоть. — Если ты будешь на моей стороне, столько всего может скоро свершиться.
Обагренная кровью трава исчезла, когда появилось новое видение: Кинан, распростертый под бледным образом Донии. Они лежали на голом полу, где когда-то занимались любовью. Дония увидела себя в объятиях Кинана. Видение было ненастоящим, но на мгновение она все же усомнилась в этом.
Тело Кинана было обморожено; ее — покрыто ожогами.
Она говорила с ним, произносила слова, которые когда-то повторяла ему вновь и вновь, слова, которые поклялась никогда не говорить ему впредь.
— Я люблю тебя.
И он в ответ выдохнул имя, но не ее:
— Эйслинн.
Дония поднялась.
— Я не могу так, Кинан, — прошептала она. По комнате пронесся снежный вихрь.
Он последовал за ней, снова умоляя о прощении.
— Дон… я не хотел… Прости…
Ее призрачная копия погрузила руки в живот Кинана, нанося ему рану.
