Сергей Чехин - Эльфовладелец
На вывеске был изображен молоток, забивающий гвоздь. Весьма странная эмблема для казино. Я спросил об этом дворецкого.
— Гвоздь вбивают в кроватку новорожденного, в дом молодоженов и в гроб покойника. Один из древних людских символов, означающий близость жизни и смерти. В какой‑то мере это знак удачи. Сколько бы гвоздей не было — лишь бы не последний.
Я усмехнулся. Тоже мне символ удачи — гвоздь. Хотя с другой стороны, на родине верят, что удачу приносит подкова. Так что все относительно.
Перед дверью стояли два мордоворота с дубинками на поясах. Голенища высоких сапог топорщились, обрисовывая контуры небольших револьверов. Вышибалы здесь готовы к любому повороту событий. И вытолкнуть на мороз зарвавшегося пьяницу, и отбить нападение бандитов.
При моем приближении амбалы выпрямились и загородили дорогу.
— С ушастыми нельзя, — пробасил один, скрестив руки на груди. — За домом стойло для рабов.
Я обернулся и посмотрел на Ромэля. Тот кивнул и велел носильщикам следовать за ним.
— Сдайте оружие, — смягчившимся голосом продолжил охранник.
— У меня его нет.
Напарник вышибалы указал пальцем на трость. Я пожал плечами и без сожалений расстался с палкой. Нашли, блин, оружие.
В помещении было темно, накурено и довольно шумно. Шуршали карты, постукивали фишки, кто‑то громко радовался выигрышу, кто‑то сокрушался о проигранных деньгах.
Большую часть комнаты занимали круглые столы, накрытые темно — красными скатертями. Они стояли как попало, без какого‑либо порядка. При желании игроки подтаскивали мебель друг к другу или наоборот — садились подальше.
Вдоль стен разместились ряды мягких диванчиков. Здесь посетители отдыхали между затяжными раундами или праздновали очередной выигрыш. Перед каждым диваном на четвереньках стояли обнаженные эльфийки. Кто‑то использовал их как подставку для ног, кто‑то расставлял на покрытых шрамами спинах посуду и бутылки.
Пару раз я видел, как посетители заставляли рабынь открывать рты и стряхивали туда сигарный пепел. Впрочем, довольно многие просто трахали эльфиек, зачастую пристроившись с обеих сторон.
Человеческих шлюх тут тоже было валом. Даже администраторша стояла за стойкой в каких‑то кожаных ремнях вместо одежды. Да уж, злачное местечко.
— Добрый день, господин Авелин, — поприветствовала девушка за стойкой. — Сколько фишек желаете прибрести?
Я положил перед ней горсть серебряных монет.
— На все.
— Благодарю. Ваши двадцать серебра, наши пять желтых фишек. Приятного отдыха.
Пока ждал обмена, выглядел в уголку симпатичное местечко — темное и свободное. Пока пробирался к нему, какой‑то тип гаркнул на все казино:
— Джен — эльфолюб пришел!
По комнате прокатилась волна смеха. Но когда я обернулся, все стихли и уставились на свои карты. Наверняка знали о любви к дуэлям предыдущего владельца тела. Да и нынешнего, чего уж скромничать, тоже.
Я не стал выяснять, кто тут такой языкастый. Сказали бы в лицо — другое дело. А так… Негоже льву обращать внимание на лающих за спиной гиен. Хоть и пафосно до невозможности, но ведь точнее и не скажешь.
Я сел за столик и разложил фишки перед собой. Но потом быстренько спрятал — на всякий случай. Успел заметить, что этот жест — своеобразное приглашение к игре. Когда с соперником покончено, победитель выкладывал добычу и ждал следующего игрока. Я не хотел, чтобы кто‑то подсел ко мне. Правил‑то местных игр не знаю.
Но посетители старались даже не смотреть в мою сторону. Делали вид, что меня тут попросту нет. Ну и хрен с вами, козлы. Я хотел посидеть еще немного — вдруг удастся подслушать интересные сплетни о себе любимом. Но когда объявили начало ставок на бои рабов, поднялся и ушел. К черту такой отдых, лучше посижу в кресле на веранде и попью вина.
Так, собственно, и сделал. Когда стемнело, отправился на боковую. Кирра так и не появилась, а звать я не собирался. Все равно не придет, она же не считает себя невольницей.
Утром меня разбудили незнакомые голоса с улицы. Я продрал глаза и подошел к окну. У поместья стоял синий фургон с зарешеченными окнами. В него был запряжен матерый хонто с обломанным клыком.
Рядом стояла пара усачей в знакомой синей униформе. Еще один — в гражданской одежде, но с жетоном на шее — о чем‑то разговаривал с Ромэлем.
Рабы построились в два ряда у края плантации, перед ними прохаживались вооруженные винтовками стражи порядка.
Дверь резко отворилась. Без спроса и стука в комнату ввалились трое полицейских. Двое из них наставили на меня револьверы. Третий протянул какую‑то бумагу с печатью и размашистой подписью.
— Тайр Авелин, вы арестованы, — пробасил бородач с документом.
— На каком основании? — возмутился я.
— Подозрение в государственной измене.
11
На меня надели наручники и усадили в фургон. Разумеется, никто не пришел мне на помощь. Да я бы и не хотел — ничем хорошим это бы не кончилось.
Вооруженные полицейские расселись со всех сторон, будто я мог сбежать из этой крепости на колесах. Дубовые доски, оббитые железными полосами, решетки толщиной в палец…
Ну вот и все, допрыгались. Меня замели в чужом мире по крайне неприятной статье. И нет никакой возможности позвонить родителям, чтобы они наняли адвоката или занесли взятку судье. Нельзя написать плаксивый пост в соцсети о притеснении инакомыслящих и поднять волну негодования.
И что теперь делать? Я начал вспоминать тюремные понятия, дабы не загреметь под шконарь в первый же день. Есть два стула… Кента за член укусила кобра… Куда поезд направишь — на мать или на кентов?
От волнения и глупых мыслей затылок вновь пронзило болью. Причем в разы большей, чем доводилось испытывать ранее. Я захрипел и согнулся, тщетно жмурясь от ярких разноцветных кругов перед глазами.
Полицейские грубо схватили меня за плечи и прижали к борту фургона. Хорошо хоть не побили, с них станется.
— Что там у вас? — донесся с козел грубый голос.
— Заключенный симулирует, господин сыщик.
— А ну аккуратнее с ним! У него мозговая хворь!
Стражи закона вмиг отсели подальше, будто оная хворь передавалась по воздуху.
Фургон медленно трясся по ухабам, и каждый прыжок жгучей иглой отдавался в затылке. Когда подъехали в городу, я уже слабо соображал, что вообще происходит.
Меня вытащили под яркие солнечные лучи. Я отвернулся и зашипел, будто вампир. Глаза слезились, в них словно песка насыпали.
Здание, где я оказался, было явно не тюрьмой. Чистенькие коридоры с коричневыми стенами, зеленые, изрядно истоптанные ковры на паркете. На стенах то и дело попадались стенды с какими‑то документами, но ворочать головой и читать их не было никаких сил.
