Дмитрий Емец - Ладья света
— Тебе картошку с морковью? Или морковь с картошкой? Больше у нас ничего нет! — Дафна заглянула в банку со шпротами и двумя пальцами осторожно отклеила от стенки одинокую рыбку.
— Может, сосиски? — с надеждой спросил Меф.
Дафна укоризненно замахнулась на него шпротиной:
— Знаешь, из чего делают сосиски?
— Сосиски делают из плодов сосисочного дерева. Это хищное растение-людоед растет в Африке вдоль дорог и нападает на упитанных западных туристов, неосторожно высунувшихся из джинов.
Дафна рассмеялась:
— Это из той же оперы, что и сантехник, исполняющий желания!
— Какой еще сантехник?
— Есть в России маленький городок. Никто точно не знает, какой именно. Даже Шмыгал ка и та не уверена. На крошечном рынке у автобусной станции сидит дедок. Перед ним на газетке разложены ржаные краны и шланги для душа. Ты подходишь к нему и говоришь шепотом: «Подарите мне Солнечную систему!» И дедок тебе ее дарит!
— Вообще все дарит? — с интересом спросил Мефодий.
— Вообще все. Но никто не знает, что сантехник исполняет желания, и потому вопросы ему задают самые скучные — про краны и шланги! Да и то редко. Чаще к нему вообще никто не подходит, — объяснила Дафна.
Мефодий выглянул в окно:
— Не нравится мне это. Что-то озеленители забегали! Вот к брошенным «Жигулям» крадутся, — озабоченно сказал он.
— И что?
— Да ничего, там у них ствол со сбитыми номерами спрятан.
— Что, опять Шилова — спросила Дафна.
— Опять утром кого-то покалечил. Надо ж меру знать, а он увлекается. Для него руки оторвать — это не художественный образ.
— Может, не у Шилова проблемы, а у Зиги?
— Нет, Зигю они любят. Пловом кормят, шашлыком. Зигя простой, искренний, мощный, всегда всему рад, не помнит обид. Этим качествам всякая мужская дута отзывается.
В дверь постучали. Она несколько вмялась, но петли выдержали.
— Ну разве я не прозорливец? Стоило только о них вспомнить! — сказал Меф, открывая дверь.
На пороге стояли Шилов, Зигя и Прасковья. На Прасковье было длинное ярко-красное платье, точно сшитое из алых парусов.
— Хотим попрощаться! Мы уходим. — Шилов оглянулся на грифа, сидевшего у него на плече. — И Прасковья уходит со мной. И Никита. В полночь наша комната загорится. Не входите в нее, пока дверь не осыплется белым пеплом. Ну а потом не будет уже смысла заходить.
Меф не удивился. Он привык, что Шилов всегда ставит перед фактом.
— Вернетесь?
Шилов посмотрел на Прасковью и, точно за нее и за себя, дважды качнул головой:
— Нет.
— Куда вы?
— На самолете до Новосибирска, а дальше пешком все время на восток.
Хотя выманивали именно его, Шилов остался в комнате, чтобы не подвергать опасности грифа, а «говорить» с ребятами отправилась Прасковья, ведя за ручку малолетнего Зигю. Пять секунд прошли в тишине, а потом Мефодий услышал жуткий, мало на что похожий вопль и выскочил вслед за ними.
По коридору, натыкаясь на стены, боком бежал озеленитель. Расплавленный металл, стекавший с его руки, недавно был стволом, а каким именно — этот не определил бы уже ни один эксперт.
Какой-то недоросль с бейсбольной битой сдуру ломанулся на Прасковью, но Мефодий ударом ноги в челюсть вернул его на путь уважительного отношения к девушке. Еще одного озеленителя поймал в охапку малютка Зигя и, что-то миролюбиво бормоча, повесил его за брючный ремень на крюк от огнетушителя.
Озеленитель, ругаясь, пытался расстегнуть ремень Зиге, как воспитанному мальчику, это не понравилось. Он поднял к потолку палец и нравоучительно забубнил:
— Холосые мальцики не виззат! Холосые мальцики думают, как не оголчить мамулю! А будес говолить плохие слова, я тебе язык телкой потищу!..
— Вот она — крепкая педагогическая школа! Немножко ремня, немножко меда и очень много болтовни на созидательные темы! — сказал Меф.
Озеленитель перестал барахтаться, загипнотизировано глядя на зарубцевавшуюся пулевую строчку на груди у гиганта.
— Зигя! — негромко окликнул Буслаев. Гигант укоризненно обернулся:
— Папоцка, не называй меня больсе Зигя! Я все зе Никита! — сказал он.
Кто-то положил Мефу на плечо легкую руку. Прасковья Буслаев тревожно скосил глаза в сторону комнаты, в которой осталась Дафна. Прасковья заметила это и, укоризненно усмехнувшись, покачала головой. Видимо, прощание состоялось, когда она коснулась его губ, а Шилов так все безнадежно испортил своим гнусавым переводом.
Глаза у Прасковьи стали строгими. Она достала фломастер и, размашисто написав в блокноте: «Если хочешь вызвать дух Арея — используй это!» — сунула Мефу маленький сверток выгнутой формы. Хлопковая тряпка была обмотана скотчем.
— Что это? — спросил Мефодий.
«Арей дал мне это когда-то давно, чтобы я передача тебе. А я злилась и не отдала».
Буслаев все еще не понимал.
— Но почему он отдал его тебе? Разве Арей был твоим другом?
«Он не был другом только тем, кто не хотел видеть в нем друга! И я такая же! Теперь прощай»
Фломастер в руке у Прасковьи сломался. Возможно, ей не стоило так решительно ставить последний восклицательный знак.
Прасковья повернулась и пошла по коридору к выходу. За ней, вопросительно оглядываясь на «папоцку» мчался малютка Зигя. Шествие замыкал Шилов, несший на плече грифа. Eго худая спина была перечеркнута ножнами меча.
Каждый вечер Дафна летала и брала с собой Депресняка. Обычно Мефодий увязывался с ними и смотрел, как они носятся, снизу похожие на маленькие темные пятна. Стоять с задранной головой было неудобно. Мефодий ложился на крышу и глядел на четкий силуэт раскинутых крыльев Дафны, когда она пролетала между ним и луной. Чем дольше Мефодий смотрел, тем больше недоумевал: почему люди не летают? Ведь если само это желание возникает если есть зуд в лопатках и непреодолимое ощущение движений крыльями — значит, все не просто же так?
Вот и сегодня Дафна собралась летать. Ей хотелось отработать маневр, сложный с точки зрения геометрии полета. Одно крыло подгибается, другое резко зачерпывает воздух, и страж прокручивается в воздухе, как пуля из нарезного оружия.
— У нас это называли «спираль Арея»!
— Какая спираль? — вздрогнув, переспросил Буслаев.
— Ну Арей же летал когда-то! И Лигул летал, и все прочие, конечно, тоже… Но Арей, говорят, тренировался почти постоянно. Ему удавалось сделать больше всего поворотов на одном взмахе крыла.
— Это у нею осталось. Быть первым всегда и во всем. Потом он так же тренировался с мечом! — сказал Буслаев.
— Так ты не идешь?
