Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – майордом
Практически рядом, на соседней утоптанной и выровненной площадке вбиты колья. Если на камне жертвоприношения совершали кентавры, то здесь несчастных распинали сами варвары. К вбитым в землю кольям привязывали людей за руки и ноги, затем медленно и с чувством вспарывали животы, выкалывали глаза, отрезали уши, а по гениталиям сперва долго били палками, с удовольствием слушая крики боли… Жрецы следили, чтобы жертвы не умирали слишком быстро, это может прогневать богов, дозировали пытки, подбирали таких помощников, что умеют растягивать наслаждение.
Даже у гарпий свой идол: заостренный кол, обильно политый кровью, а внизу груда костей. По рассказам Мартина и стражников, что с башен рассмотрели все ритуалы, гарпии поднимали человека в воздух и насаживали на острый кол. Тот медленно проходил по заднему проходу, разрывал кишки, и лишь на второй-третий день прорывал живот или грудь. Особенно ценилось, если кол выходил из шеи. Высшее достижение – из темени.
Демократия и политкорректность в действии, мелькнула злая мысль. У них никто никому не мешает, не навязывает свою религию, свои взгляды, свое отношение к миру. Когда-то вот так же поступил мудрый царь Соломон. К концу жизни помудрел настолько, что осудил узость своей веры и заявил, что нельзя препятствовать людям жить свободно, поклоняться тем богам, каким хотят, или не поклоняться им вовсе, исповедовать любые взгляды, в половые отношения вступать не только мужчинам с женщинам, но и мужчинам с мужчинами, а также с животными, рыбами, птицами, ибо эти свободы никому не мешают, главное же, чтобы человек был хороший…
К счастью, жрецы оказались не настолько взмудренные, возмутились и настояли на строгости нравов, осудив даже многоженство царя, ведь Господь дал мужчине в жены только одну женщину. Народ, как ни странно, поддержал суровость морали, хотя вроде бы любой народ – самый что ни есть скот, которому только развлечения и свободу совокуплений. Волнения начались еще при правлении Соломона, а по его смерти рухнуло, подточенное политкорректностью, созданное с таким трудом государство…
И вот я, губитель свободы и политкорректности, осматриваю ростки будущей культуры, грубо, жестоко и безжалостно растоптанной мною, и почему-то не чувствую раскаяния, хотя знаю, что именно вот это, что я уничтожил, придет и расцветет пышным вонючим цветом через несколько сотен лет. А я и дальше буду нести знамя христианства, ее непримиримости к таким проявлениям свободы духа и самовыражения, буду истреблять, жечь на кострах и вздергивать на крепких веревках апологетов свобод, так опередивших время.
– Сэр Ричард!.. Сэр Ричард!
Я с трудом вынырнул из омута злых мыслей, кто-то кричит и машет руками, стараясь привлечь мое внимание. Рядом со мной бледная как смерть Дженифер, в глазах ужас, ладонью зажимает рот.
– Простите, – сказал я виновато, – я не знал, что нам предстоит увидеть. Точнее, знал, но не думал, что все настолько… да…
Она покачала головой, но смолчала, потому что голос выдал бы ее страх и отвращение. Священник, позвавший меня, подвел к отцу Дитриху. Тот, еще бледнее Дженифер, сидел в бессилии на обрубке дерева, а перед ним громоздилась куча срубленных голов.
– Проблемы? – сказал я вопросительно.
Он указал на головы.
– Сын мой, ты такое видел?
– Много раз, – заверил я. – Тамерлан любил устраивать целые курганы… Отец Дитрих, спешу вас утешить. То, что видите – это невинные забавы безгрешных варваров.
– Безгрешных?
– Они не знают учения Христа, – объяснил я. – А вот когда увидите, когда такое же… или почти такое же творят люди, выросшие в христианском королевстве, тогда ужаснетесь по-настоящему…
Он покачал головой, на лице отразился ужас.
– Разве это возможно?
– Человек может все, – заверил я снова. – Даже великое. Отец Дитрих, я не смею вам советовать, но… не задерживайтесь на этом поле. Пора собрать военный совет. Ваше присутствие просто необходимо.
В крепости удивились, но им объяснили, что таков военный обычай в Армландии, всегда собираем военный совет в лагере разгромленного противника. По зову графа Ришара из крепости потянулись все лорды и военачальники нашего войска.
Трупы уже начинали разлагаться, вся челядь и крестьяне спешно роют большую яму и стаскивают тела, а мы перешли на подветренную сторону.
Граф Ришар вскинул руку, призывая к тишине.
– Положение сложное, – заговорил он негромко. – Мы разбили этот отряд, довольно большой, согласен, разблокировали вход в крепость. Но что это дает? Дороги в королевстве все равно перекрыты, так что снятие осады ничего герцогству не дало…
Барон Альбрехт кашлянул, вскинул руку.
– Можно мне пару слов? Зато герцогство может торговать через Тоннель с Армландией. Правда…
Он осекся. Граф Ришар кивнул.
– Я тоже так подумал сперва, – ответил он, – но такая торговля наладится не сразу, а кроме того, удержим ли мы этот коридор? Варвары ударят с обеих сторон.
– Кто защищается, – донесся из задних рядов молодой голос кого-то из умничающих, – тот проигрывает!
Граф Ришар повернулся ко мне.
– Сэр Ричард, у вас какие-то соображения?
– Да, – ответил я, – вот привожу в порядок…
Все смотрели настороженно и в то же время с надеждой, как я вышел на середину круга. Голоса начали смолкать еще до того, как я вскинул руку.
– У нас противник, – заговорил я, – во много раз сильнее нас. Как сами санмарийцы, так, подозреваю, и варвары. Нет-нет, не надо криков возмущения! Я же не говорю, что они лучше? Они просто сильнее. А против сильного сам Господь разрешает применять хитрость. Только не подлую людскую, а благородную военную. Военную хитрость.
Ришар кивнул, барон Альбрехт смотрит с пониманием, только сэр Растер, которому надо все объяснить да еще и молотом по макушке ударить, спросил с подозрением:
– Это как?
– В королевстве все знают о натянутых отношениях, – объяснил я, – между королевской властью и герцогством Брабант. Брабант уже несколько столетий отстаивает свою независимость, все больше и больше укрепляя ее и… отделяясь.
Барон Альбрехт пробормотал:
– В Армландии вы такое пресекали.
– То в Армландии, – возразил я. – У всякого уважающего себя политика должны быть двойные стандарты!.. Здесь мы поддерживаем благоприятный для нас сепаратизм, ясно?.. Вообще, сепаратизм – это гнусно, если у нас, а у других это борьба угнетенных за свободу и независимость! Мы же, как демократы, просто обязаны поддержать любые проблески свободы и всячески способствовать их росту.
– На чужой территории, – вставил барон.
Я сказал раздраженно:
– Могли бы и не уточнять, барон. Это же ясно. Мы разве не за прогресс и культуру?.. Потому мы помогаем брабантцам отстоять свою независимость и культурную самобытность, вливая их в наше войско…
