Змеиная вода (СИ) - Демина Карина

- Что Величкину, что Тихареву… и эту… Козулину… в общем, не свезло им с мужьями. Причем настолько, что даже по местным меркам не свезло. Тут же как, если затрещину отвесил мужик, то это даже не повод жаловаться, это… как его… во, проза жизни! А их колотили прилично…

А вот вкус у борща оказался странноватым, кисловатым слегка. Но есть хотелось, как оно часто случается после постороннего вмешательства. Растревоженное Захаром тело требовало еды, и оставалось лишь надеяться, что оно на пользу пойдет.

- Кстати, они к одной бабке захаживали, которая в Змеевке живет, - сказал Тихоня и ложку облизал. – Не умеют они тут борща готовить… так вот, про эту бабку мне шепнули, что она та еще ведьма. И что всякое может… в общем, я к чему, со мной поедете или самому? Не то, что я ведьмы боюсь, скорее уж вы там чего углядите…

- С тобой, - Бекшеев вздохнул и подвинул тарелку поближе. Оставалось надеяться, что кислота – это особенность рецепта, а не тайная попытка их отравить. – Но сперва…

- Прогуляемся туда, где покойница обитала. А потом и в лес еще разок, - договорила Зима. И Девочка подняла голову. – Да, я верю, что ты хорошо искала. Просто взглянем.

Эта улочка брала начало от рынка, потом извивалась, ползла змеею, ввинчиваясь меж домов да заборов. Порой она становилась столь узка, что калитки должны были касаться друг друга, открываясь. Порой наоборот разрасталась вдруг, распихивая грязные ограды и тогда близ них нахолодилось место для лавочек. Город остался где-то там, за чертой, пусть по-провинциальному тихий, но все одно чересчур суетливый для этой вот улочки.

Город…

Жил.

Здесь же было тихо и пусто, не считая собак, что встретили незваных гостей лаем, да тотчас заткнулись. Верно, ветер донес запах Девочки.

Адрес у Тихони имелся. И дорогу он выведать успел, бросивши, что спешить все одно некуда. Дом опечатала полиция. Тоже вопрос… представляться? Заявлять о себе? Открывать официальное дело? Или же просто сыграть на благоговении провинциальной жандармерии пред мифическим столичным начальством?

Бекшеев пока не знал.

Он шел, старательно обходя коровьи лепешки. Судя по их количеству, скот здесь держали, если не все, то многие весьма. А вот уборкой не сильно маялись, потому что лепешки были не только свежими, но и иссохшими.

- Ты как? – спросила Зима. – Может, стоило на машине?

Тихоня ушел вперед, то ли дорогу разведывать, то ли просто оглядеться.

- Нет… Захар сказал, что мне надо больше ходить.

- Ты ему веришь?

- В этом – да.

- А в остальном?

На забор выскочил огромный рыжий кот, который прошелся по доскам, чтобы устроиться на старом столбе. И там уже лениво выгнул спину, зашипел на Девочку и людей.

- В остальном – сложно. Хотя… он мне показался более искренним, чем остальные.

- А Людмила как же?

- Врет, - Бекшеев поморщился, признавая себе, что сам факт этот неприятен. – Не могу сказать, в чем именно, но врет. Или крепко недоговаривает.

- А еще также крепко недолюбливает Захара.

- Это как раз и понятно.

- Мне – нет…

Дорогу перегородила лужа, и главное, разлеглась от забора до забора черным покрывалом, меж заросшими крапивой берегами. Бекшеев вот сразу и пожалел, что от машины отказался. Нет, нога почти болеть перестала и даже сгибаться начала, но себя, пробирающимся через крапиву, он не видел.

- Во-первых, она его любила, а он предпочел Ангелину.

Женское самолюбие – опасная штука.

- Во-вторых, она была единственным целителем в городе. Уважаемым человеком. Авторитетом, - Бекшеев попытался прикинуть, сколь глубока лужа и не утонет ли в ней, если рискнет пересечь напрямик.

- А появился Захар, и авторитет ушел…

- Не совсем. Скорее возникла опасность, что этот авторитет будет утрачен. Он и как целитель сильнее…

- И мужчина, - Зима тоже остановилась перед лужей. Посмотрела налево, направо. И двинулась к крапиве. – Её вполне могут подвинуть. Тем более что госпиталь теперь не её личный или семейный, но собственность города. А значит, и кто будет его главой, решают городские власти… и вполне могут решить, что Захар им подходит больше.

Девочка, остановившись перед крапивой, посмотрела на нее, на Зиму и вернулась к луже, через которую перебралась, осторожно переставляя лапы. И уже на той стороне принялась брезгливо их отряхивать.

- Захару это не нужно, - Зима хмыкнула. – Похоже, лучше и вправду прямо. Вроде неглубоко…

- Захару это пока не нужно. Да и Каблуковых, полагаю, кандидатура Людмилы устраивает куда больше. Из двух зол, как говорится… но положение у нее шаткое…

- И старая обида никуда не делась.

- Именно.

Бекшеев сделал шаг, подспудно ожидая, что провалится. Но нет, земля под ногами чувствовалась, да и трость не спешила нырнуть в темную пучину.

- Эй, вы там где? – Тихоня выглянул из-за поворота. – Поспешите… тут, оказывается, дом выносят…

Не дом. Из дома.

Старый забор, поросший зеленоватым лишайником. Он даже чуть накренился, удерживаясь едва ли не чудом, да еще кустами сирени. Та разрослась буйно, заслоняя собой и окна, и всю-то стену, крашеную желтой краской. Красили причем недавно, поскольку краска не успела не то, что облезть – потрескаться. Сам двор, огороженный забором, был невелик. В палисаднике расцветали астры, да и сквозь штакетины проглядывали какие-то еще цветы, названия которых Бекшеев не знал.

Главное, другое.

У ворот, перегородив их, стояла телега. На телеге громоздились какие-то тюки, мешки. И пара мужиков, матерясь, пыталась впихнуть наверх огромный сундук. Процессом руководила женщина необъятных размеров.

- Что здесь происходит? – поинтересовался Бекшеев.

Но его не удостоили и взгляда.

Сундук застрял, упершись краем в тумбочку.

Мужики пыхтели. Женщина махала руками…

- Стоять! – рявкнул Бекшеев, испытывая преогромное желание выразиться так, чтобы быть точно понятым.

Руки у мужика дрогнули и сундук, почти уже уложенный поверх прочих тюков, поехал вниз. Его попытались подхватить, замедлив падение, но безуспешно. С глухим ударом сундук соприкоснулся с землей, хрустнул и раскрыл крышку, выпуская заодно и содержимое. Ворох разноцветных тряпок вывалился на землю.

- Олухи безруки! – заверещала женщина тонким нервным голосом. – Да что вы творите, паскуды…

- Так… - мужик стянул шапку и, отерши лицо, указал на Бекшеева. – Маш, это вон…

Женщина развернулась.

Лицо её было кругло и гладко. Выщипанные тонкой нитью брови почти терялись на нем, как и маленькие заплывшие глаза. А вот губы выделялись алым пятном.

И усики над ними, черные, аккуратненькие.

Женщина раскрыла рот, явно собираясь высказать Бекшееву все-то, что она думает о нем и ситуации в целом, и Бекшеев, вздохнув, вытащил удостоверение.

- Полиция, - сказал он громко, чтобы услышала не только женщина. – Особый отдел.

- Да…

Женщина все же высказалась, и что она думает про Бекшеева, который под руку честным людям лезет, и про полицию, и про особый отдел. Голос её, пожалуй, мог бы сделать честь иной оперной диве. Этот голос взлетал до небес, становясь нервным и тонким, что струна, то обрывался низким чистым басом.

Зима молча вытащила револьвер и выстрелила.

В воздух.

Звук показался тихим даже, но женщина осеклась. Мужики попятились. И по лицам их было ясно, что вмешиваться они не станут, и даже надежда почудилась, что вдруг да Зима пристрелит эту вот скандалистку в рябом платье.

- Еще пасть раскроешь, - сказала Зима, револьвер убирая. – Собаке скормлю.

И на Девочку указала, которая выглянула из-под телеги, чтобы дружелюбно ощерится.

- Люди добрые… - возопила женщина, руку на грудь возложив. – Что это деется… на честного человека посеред бела дня…

- Угомонись, Маш, - во дворе появился седой мужичонка с куцей бородкой. – А то и вправду, не пулю, так каторгу схлопочешь. Доброго дня, господа.