Ведьма и тьма - Вилар Симона
Святослав для постоя, не поколебавшись, выбрал монастырский храм – самое большое в Букуре и богато украшенное здание. На иконы и кресты в занятой церкви князь внимания не обращал, но велел иные лики завесить плащами и накидками – чтобы не пялились византийскими очами. Сам же, принимая болгарского гостя, уселся на крытое вышитым сукном алтарное возвышение перед иконостасом. Смотрел на Йовко из Кочмара исподлобья, упираясь ладонями в широко расставленные колени. Йовко же стоял почтительно. Он снял свой украшенный перьями шлем, и стало видно, что у него такая же обритая, как у Святослава, голова с единственной прядью на темени. Причем столь длинной, что он заплетал ее в косу, укладывая конец за ухо.
Были в церкви и иные сподвижники князя – хан Куря сидел на ступеньках у алтаря, протирая свой тесак ветошью, Свенельд и Инкмор стояли в стороне, тихо переговариваясь. Был тут и Калокир.
Малфрида, неловко чувствовавшая себя в храме, сперва направилась к нему, надеясь, что он заметит ее новый наряд и улыбнется, но ромей лишь скользнул по ней взглядом, сосредоточив все внимание на державшем ответ перед князем Йовко.
– Ты не можешь упрекать меня в измене, князь! – говорил тот, вскинув темный от щетины подбородок. – Ты поставил меня здесь комитом [72], и я выполнял твою волю. За порядком следил, богомилов [73] искоренял…
– Что мне твои богомилы! – отмахнулся Святослав. – Как по мне, пусть хоть горшку с медом поклоняются, только бы волю мою выполняли.
– Я и выполнял, – продолжал упорствовать болгарин. – Но не мог же я пойти против бояр восставших, когда ты пропадал невесть где. И когда бояре стали присягать царю Борису, я не мог не присоединиться к ним. Ведь Борис – сын и наследник царя Петра, а Петра ты не низложил, венец его на себя не примерил. Вот и выходит, что Борис его законный наследник. И как я мог не поклониться ему? Другое дело, что я сразу уехал из его столицы, переправился через Дунай и здесь, в земле Онгл, защищал тех твоих русов, что бежали от войска Бориса. Я дал им приют и кров, прикрывал их отступление. Когда их разрозненные отряды соберутся к тебе, они смогут подтвердить каждое мое слово! Так что не враг я тебе, и службу свою нес исправно.
Малфрида понимала почти все в его речи. Но поверит ли Йовко Святослав? Однако князь спросил о другом:
– Где мой брат Глеб?
– Глеб? Насколько мне ведомо, там же, где ты его оставил, – в крепости у перевала Хема. Он никого не обижал, дружил с церковью, потому его и не тронули. Даже царь Борис о нем не справлялся. Вот и сидит себе Глеб тихо.
По губам Святослава скользнула презрительная усмешка. Но больше о брате не спрашивал. Его интересовало, что за человек новый царь Борис.
– Это ты у своего ромейского друга лучше спроси, – указал на Калокира Йовко. Его смуглое лицо, будто вырубленное из камня, казалось спокойным, но взгляд, которым он ожег ромея, был полон неприязни. – Борис – человек Византии, при дворе цареградском рос и воспитывался. А когда болгары явились к Никифору и стали молить о помощи против тебя, Никифор его и отпустил. Бояре же сразу восстали, будто только и ждали возвращения Бориса. Но ведь так оно и было. Это они слали гонцов к печенегам, чтобы те напали на Киев, а тебе пришлось уехать, и тем временем готовили посольство в Царьград.
Святослав резко поднялся.
– Откуда тебе это ведомо?
– Да ведь особенно и не таились. Ты сам знаешь, князь, что не все болгары подчинялись Петру. Западная Болгария живет своей жизнью, не признавая власти прежнего царя, ибо считает его слабым и во всем покорным Византии. И когда год назад ты начал их теснить, они решили от тебя избавиться и послали дары печенегам. А вот почему твой приятель-ромей тебя о том в известность не поставил, у него и спрашивай.
Малфрида нервно задышала. Этот бритый болгарин то и дело пытался опорочить Калокира в глазах князя. Но теперь и Святослав смотрел на ромея подозрительно. Спросил, отчего Калокир, если, как он уверяет, все время держал связь с двором Никифора, не сообщил ему о просьбах бояр болгарских вернуть им наследника Петра – Бориса. Или они запамятовали, что Святослав здесь в то время правил?
Калокир отвечал слегка растерянно: мол, не получал никаких известий, пока был на Руси вместе с князем. Да и до этого не догадывался, что сына Петра готовят к возвращению на трон в Болгарию. Но как только окажутся они в Доростоле, вызнает все доподлинно.
Взяв себя в руки, Калокир выступил вперед и сказал:
– Князь, если тебя так тревожит этот щенок Борис, то позволь мне самому захватить его и доставить к тебе! – И он поклонился, прижав руку к груди. – И если есть какие-то тайны при императорском дворе, я все разузнаю. Но дозволь мне изложить те доводы, которые, как мне кажется, вынудили достойного Никифора Фоку согласиться на просьбу болгар. Полагаю, они сообщили базилевсу, что ты намерен сам воцариться в Болгарии, и Константинополь это испугало.
– А если я и впрямь этого хочу? – прищурился Святослав.
Малфрида заметила, как побледнел Калокир. И поняла, как ему сейчас трудно. Он ведь искренне привязан к Святославу, однако предан и базилевсу, он прежде всего его человек. Но император не смирится с тем, что под боком у его державы появится такой правитель, как воинственный русский князь.
Ромей ответил после некоторого раздумья:
– Давай поступим так, князь: я пойду с тобой в Болгарию, мы схватим Бориса и у него узнаем все. Я всегда буду рядом с тобой, буду биться плечом к плечу, пока…
– Пока император не прикажет тебе оставить службу у князя, чтобы блюсти его интересы, – со смехом закончил за ромея Йовко из Кочмара.
Вокруг загалдели, Калокир промолчал, комит Йовко довольно посмеивался. Малфрида опустила голову и вздохнула. Этот бритоголовый болгарин сказал то, в чем она сама подозревала возлюбленного. Ох, как тяжко. И, главное: как поступит Святослав?
Неожиданно собравшихся отвлек донесшийся извне звук: яростный волчий вой. Да такой громкий, словно из леса вышли сотни хищников и теперь приближаются к церкви в Букуре.
Воины стали переглядываться, и тут снова подал голос Йовко:
– Угомони своего волка, князь! Это твой воевода со своей стаей жестокосердных явился. Наверняка желает тебе почет оказать, но на деле следовало бы его схватить и предать казни. Ибо если болгары и невзлюбили тебя, то в немалой степени потому, что твой воевода Волк и его звери-воины сеют повсюду разорение, губят людей. И если не усмиришь его, вся Болгария против тебя восстанет. Даже те, что ждут твоего возвращения.
– Ты хочешь, чтобы я наказал воеводу Волка, того, кто до последнего сражался под Переяславцем с восставшими и отстаивал дело своего князя? В своем ли ты уме, Йовко из Кочмара? Эй, други! Ведите сюда воеводу Волка, я сам обниму его и восславлю!
Йовко с отвращением скривился.
– Зови не зови, но Волк в христианский храм не войдет. Уже смеркается, только такой порой Волк выходит из чащи, где укрывается со своими людьми. А как явится, все вокруг прячутся, ибо боятся его, как нечисти.
Малфрида напряглась. Не тот ли это Волк, который… Ведьме стало не по себе. Ибо то, как охарактеризовал его болгарский комит, ей не понравилось. И когда князь и его люди направились к выходу, она последовала за ними, чтобы убедиться в своих подозрениях.
Воевода Волк стоял у ворот, поодаль от входа в храм. Облаченный в тяжелую вываренную кожу, в накинутой на плечи волчьей шкуре, чья оскаленная морда покрывала его голову, вдоль лица ниспадают пряди огненно-рыжих волос. Сопровождавшие воеводу, прозванного Волком, воины тоже носили на плечах и головах накидки из волчьего меха, и все вместе они походили на стаю полулюдей-полузверей. Их так и звали – волчья стая.
Малфрида пристально взглянула на Волка. Он медленно поднял голову. Продолговатое бледное лицо с глубоко сидящими светлыми глазами, в которых вдруг мелькнул белесый отсвет – будто некий мертвенный огонь прорвался сквозь человеческую личину. Заметил ли это кто-нибудь? Но Малфрида, пусть и была сейчас просто женщиной, заметила и почувствовала, как дрожь прошла по спине. У воеводы Волка в отряде было до полусотни воинов, и все они были… не людьми. Ничего более жуткого она и представить не могла. Упыри сделались отрядом в воинстве князя киевского! Ей едва не стало дурно, когда Святослав подошел к Волку и при всех обнял его.
