Дэвид Эддингс - Сияющая цитадель
— Я сам им займусь, — бросил Келтэн Спархоку, посылая своего коня в обгон Фарэна. Он расправил плечи, и в голосе его была сдавленная ярость. — Вперед! — прорычал он, обнажая меч.
Рыцари помчались в атаку.
Воины из девятого столетия отпрянули, увидев, что на них во весь опор несутся рыцари церкви и комья грязи летят из-под могучих копыт боевых коней.
Оружие бронзового века и древняя тактика не могли противостоять стальным кольчугам, современным мечам и топорам, а мохнатые коньки старинной породы рядом с конями рыцарей казались едва ли крупнее пони. Келтэн первым врубился в авангард преследователей, а за ним расходящимся клином последовали его спутники. Светловолосый пандионец приподнялся в стременах, нанося мечом размашистые мощные удары. Обычно Келтэн дрался искусно и хладнокровно, но сегодня на него что-то нашло — он рисковал как никогда в жизни, нанося длинные удары и занося меч куда сильнее, чем следовало бы. Круглые бронзовые щиты его противников почти не замедляли ударов его меча, когда он прорубал себе дорогу к бородатому вожаку в шлеме с оленьими рогами. Спархоку и другим рыцарям, ошеломленным безрассудной отвагой Келтэна, оставалось только прикрывать его, рубя тех, кто пытался напасть на него со спины.
Бородатый вожак проревел древний боевой клич и, пришпорив коня, поскакал навстречу Келтэну, неистово размахивая огромной бронзовой секирой.
Келтэн почти небрежно отразил удар секиры своим щитом и нанес мечом удар сверху вниз, вложив в него всю свою силу. Меч прошел как сквозь масло через торопливо подставленный бронзовый щит, и половина блестящего круга отлетела прочь вместе с левой рукой бородача. Келтэн вновь ударил, и его меч разом рассек макушку рогатого шлема и череп противника. Брызнул фонтан крови и мозгов. Сила удара вышвырнула мертвеца из седла, а его соратники заколебались, точно дым, и исчезли.
Однако один всадник на дороге остался. Закутанный в черный плащ, Ребал оказался вдруг одиноким и беззащитным, когда древние солдаты, прикрывавшие его, бесследно растаяли в воздухе.
Келтэн погнал коня к нему, вскинув окровавленный меч, и в его голубых заледеневших глазах была сама смерть.
Ребал завизжал от ужаса, развернул коня и помчался в гущу бури, отчаянно нахлестывая скакуна.
— Келтэн! — проревел Вэнион, когда рыцарь пришпорил коня, чтобы погнаться за беглецом. — Стой!
— Но…
— Стой где стоишь!
Все еще одержимый своей безрассудной яростью, Келтэн начал было возражать.
— Это приказ, сэр рыцарь! Убери свой меч!
— Слушаюсь, мой лорд, — мрачно ответил Келтэн, сунув окровавленный меч в ножны.
— Вынь немедля! — рявкнул Вэнион. — Вытри клинок, прежде чем совать его в ножны!
— Извини, лорд Вэнион, я забыл.
— Забыл?! Что значит — «забыл»? Ты что — необученный щенок? Очисти свой меч, сэр рыцарь! Я хочу, чтобы он заблестел, прежде чем ты уберешь его в ножны.
— Хорошо, мой лорд, — пробормотал Келтэн.
— Что ты сказал?
— Хорошо, мой лорд! — во все горло проорал Келтэн.
— Так-то лучше.
— Спасибо, Вэнион, — пробормотал Спархок.
— А с тобой, Спархок, я разберусь позже! — огрызнулся Вэнион. — Заставлять его следить за своим снаряжением — это твоя обязанность. Ты командир, а не пастух! — Магистр огляделся. — Ладно, — продолжал он жестко, — построились и едем назад. Попроворней, господа, попроворней! Мы солдаты Господа. Давайте хотя бы попытаемся сделать вид, будто знаем, что делаем!
Деревья более или менее укрыли всадников от ураганного ветра. Вэнион повел рыцарей через сосновый лесок — туда, где укрылись Халэд, Сефрения и «дети».
— Никто не ранен? — тотчас спросила Сефрения.
— Во всяком случае, видимых ран у нас нет, матушка, — ответил Спархок.
Она вопросительно взглянула на него.
— Лорд Вэнион был в голосе, — ухмыльнулся Улаф. — Он был слегка недоволен кое-кем из нас и сообщил нам об этом — весьма недвусмысленно.
— Довольно, сэр рыцарь, — сказал Вэнион.
— Слушаюсь, мой лорд.
— Вы смогли узнать, кто воскресил этих солдат? — спросил Халэд у Спархока.
— Нет. Там был Ребал, но больше мы никого не видели.
— Как прошел бой?
— Жаль, что ты не видел его, Халэд! — восторженно отозвался Берит. — Сэр Келтэн был просто неподражаем!
Келтэн метнул в него ненавидящий взгляд.
Сефрения проницательно взглянула на обоих.
— Поговорим об этом после того, как избавимся от бури, — сказала она. — Спархок, ты готов?
— Сейчас, — ответил он. Сунув руку под рубаху, он достал шкатулку и велел ей открыться. Затем он надел на палец кольцо Эланы и вынул Беллиом.
— Начнем, — сказала Сефрения. Она подняла Флейту, и Спархок взял девочку на руки.
— Что нам нужно сделать? — спросил он.
— Вначале я буду говорить через тебя, — ответила она. — Ты ничего не поймешь, потому что язык тебе незнаком.
— Неизвестный стирикский диалект?
— Нет, Спархок, не стирикский. Этот язык намного старше. Расслабься. Я проведу тебя через это. Дай мне шкатулку. Когда Беллиом перемещается из одного места в другое, весь мир вздрагивает. Не думаю, чтобы наш приятель мог тотчас же определить, где окажется Беллиом, поэтому если ты немедленно положишь в шкатулку камень и кольцо Эланы — и закроешь собственное кольцо, он так и не узнает, куда мы девались. Теперь возьми Беллиом обеими руками и скажи ему, кто ты такой.
— Он это и так знает.
— Так напомни ему это, Спархок, и говори на языке троллей. Будем соблюдать формальности. — Она поудобнее устроилась в надежном кругу его покрытых кольчугой рук.
Спархок поднял Беллиом, проверив, чтобы ободки обоих колец плотно касались камня.
— Голубая Роза, — сказал он на языке троллей, — я — Спархок Эленийский. Ты знаешь меня?
Лазурное сияние, омывавшее его руки, затвердело, словно свежевыплавленная сталь. Отношения Спархока и Беллиома отличались двойственностью, и у камня-цветка не было причин любить его.
— Скажи ему, кто ты на самом деле, Спархок, — предложила Флейта. — Добейся, чтобы он признал тебя.
— Голубая Роза, — вновь заговорил Спархок на жутком наречии троллей, — я — Анакха, и у меня кольца. Ты знаешь меня?
Когда он произнес роковое имя, Беллиом слегка вздрогнул, и стальной отлив исчез из его лепестков.
— Недурное начало, — пробормотал Спархок. — Что теперь?
— Теперь моя очередь, — ответила она. — Расслабься, Спархок. Впусти меня в свой разум.
Это было странное ощущение. Казалось, собственная воля Спархока перестала существовать, когда Богиня-Дитя бережно, даже любовно взяла его разум в свои маленькие ладони. Голос, исходивший из его уст, звучал до странности мягко, а слова языка, слетавшие с губ, чудились неуловимо знакомыми, скользили где-то на грани понимания.
