Кеннет Бёг Андерсен - Ошибка кота Люцифакса
Злоба. Черная пылающая злоба.
Филипп крепко сжал кулаки. Так крепко, что стало больно.
«Азиэль», — подумал Филипп. В голове появилась сильная боль. Над бровями застучали молоточки. Потом все исчезло.
Филипп раскрыл ладонь. Увидел, что по руке течет кровь. Капля крови вытянулась и упала на пол. Он вытер ее, потрогал рану, кровь перестала идти. Потом он оделся и вышел на кухню.
* * *— Филипп? — воскликнула Сатина, увидев его. — Что ты здесь делаешь?
— Я же сказал, что у нас есть для тебя сюрприз, — сказал Чернорог и взмахнул рукой, приглашая Филиппа подойти поближе. Он поставил стул рядом с Сатиной.
— Садись, дружок. Душ понравился?
— Да, спасибо, — ответил Филипп, сел и немного смущенно улыбнулся Сатине. Странное ощущение. Три часа назад они сидели в комнате Сатины, и в этом ничего странного не было. А теперь он сидел рядом с ней, и ему было неловко.
— Тебя же не узнать. Видишь, Демеона? Парнишка-то рыжий!
Чернорог рассмеялся своему замечанию, жена тем временем открыла холодильник, вынула кувшин с холодной водой и поставила его на стол.
— Пожалуйста, — сказала она. — Кушать подано.
— Давно пора. — Чернорог наклонился над столом, чтобы взять блюдо с мясом. — Я умираю с голода.
— Руки прочь! — прозвучал голос Демеоны, резко, как свист кнута. Чернорог замер в середине движения, можно было почти видеть слова: «Что я опять сделал не так?», которые мелькнули в его голове.
— Сначала гость!
Папа Сатины недовольно откинулся на стуле и с неприязнью посмотрел на Филиппа, который тут же поторопился взять что-нибудь. Мясо плавало в жирном черном соусе, который казался немного подгорелым. Он вопросительно посмотрел на Сатину.
— Летучие мыши, — прошептала она. — Тебе понравится.
Филипп был не очень в этом уверен, но это, во всяком случае, было лучше, чем кровавое пиво Драной Бороды. И он не собирался изображать из себя привереду, в то время как папа Сатины сидел рядом и ждал, стуча вилкой.
Филипп передал поднос дальше, и Чернорог повеселел. Четыре куска мяса перекочевали на тарелку демона, которая по размеру была вдвое больше, чем у других.
— Я все еще не поняла, что ты здесь делаешь? — снова спросила Сатина.
— Я… э-э… — Филипп откашлялся и почувствовал, как краснеют его щеки. — Я наткнулся на Азиэля по дороге домой. Твой папа… спас меня, можно сказать.
— Спас тебя? — Сатина с испугом посмотрела на него. — От чего? Что сделал Азиэль?
— Приковал меня к грешникам, — ответил Филипп. Он пытался произнести это так, как будто в этом не было ничего особенного, но слова звучали не так, как он хотел. Они были унылыми. — К тем, которые носят камни.
— Как изумительно подло это было сделано! — засмеялся Чернорог и детально описал, как все происходило.
Слишком детально, как показалось Филиппу, которому захотелось залезть в мешок и застегнуть его, когда папа Сатины рассказывал, как он вытаскивал Филиппа из грязи, ухватив за лодыжки.
— Можете говорить, что хотите, — закончил Чернорог, — но надо наградить этого бездельника за находчивость. Другие могли бы поучиться у него!
— Наградить? — сердито закричала Сатина. — Как ты только можешь это говорить? Его не надо награждать! Его надо наказывать! Это он должен таскать камни вперед-назад целую ночь, чтобы узнать, что это такое!
— Но, Сатина! — сказала Демеона. — Успокойся. Твой папа только хотел сказать…
— Я прекрасно знаю, что он хотел сказать, и мне кажется, что это отвратительно!
От этих жестоких слов Чернорог обиженно пробормотал что-то, из его широких ноздрей повалил черный дым.
Филипп молился, чтобы Сатина немного успокоилась, прежде чем ее отец не рассвирепеет по-настоящему.
Но, судя по всему, Сатина и не думала останавливаться.
— А что было бы, папа, если бы ты не увидел Филиппа? Если бы не заметил его плаща? Филипп так и утонул бы в грязи?
— Все это болтовня, — пробормотал Чернорог и поддел кусок мяса на тарелке. — Все не так уж и плохо. Вон он, Филипп, сидит у нас здесь.
— А что будет в следующий раз? Азиэль не имеет права обращаться так с другими, но никто ему этого не говорит! Его только хвалят, говорят, какой он замечательно вредный и гадкий!
— Ты тоже говорила это когда-то, насколько я помню, — ответил Чернорог, что мгновенно остановило поток слов Сатины.
На ее щеках появился румянец, и она зло посмотрела на отца.
— Тихо! — строго сказала мама Сатины. — Поговорим о чем-нибудь другом!
— Почему же? — воскликнул Чернорог. — Это не я был..
— Я сказала, что мы будем говорить о другом!
Филипп посмотрел на Сатину, которая старательно отводила взгляд.
Было заметно, что отец задел ее за больное место. Но какое? Что он хотел сказать? И почему вдруг она начала усиленно есть свою порцию летучей мыши?
Краем глаза она наблюдала за ним, и он вспомнил этот взгляд.
«Это то же самое, — подумал Филипп и вспомнил, как Сатина резко переменилась, показывая ему фотографии в своем альбоме. Она что-то увидела и тут же перелистнула страницу. — Взгляд тот же самый. Ей за что-то стыдно».
И Филиппу пришла в голову одна мысль.
— Извините, — сказал он и осторожно встал. Стул царапнул пол. Звук прозвучал громко в тихой кухне. — Мне надо в туалет.
— Смотрите, что вы наделали! — услышал он шепот Демеоны, когда поднимался по лестнице. — Вы пугаете нашего гостя. Как вы себя ведете?
Чернорог попробовал возразить, но дело кончилось тем, что его же и обругали. После чего он замолчал.
Под звуки ругани Демеоны Филипп на цыпочках подошел к комнате Сатаны и открыл дверь. Фотоальбом Дьявольской школы лежал на кровати.
Филипп взял его. Сердце в груди колотилось громко и часто.
«Что я делаю?» — подумал он, собираясь открыть альбом.
Очень странно. Это была его мысль, его — как бы сказать? — голос. И все же звучал он по-другому.
«Мне не надо быть здесь. Если Сатина узнает, что я был тут, то…»
Филипп перестал слушать голос и начал листать альбом. Вскоре он нашел страницу, которую искал.
Левую страницу занимал портрет Сатины. Темные волосы волной спускались ей плечи, на ее губах блуждала улыбка, которая могла превратить в масло любое сердце.
Но не на ее портрет смотрел Филипп. А на фотографию на правой странице внизу, в углу.
Черные, как уголь, глаза под яркими рыжими волосами. Острые рога, сверкавшие от света лампы. Тонкие губы без намека на улыбку.
Азиэль. Одной этой фотографии было достаточно, чтобы Филипп начал сердиться. Но вскипел он из-за контура сердца вокруг фотографии.
