Вера Огнева - Возвращение к себе
- Гарет! - окликнул Роберт, - Придется задержаться. Разводи костер. Дени - за во-дой.
Соль, доставай свои травы. Лерн, поднимись на холм и поглядывай.
Все задвигалось. Они освободили человека от пропитанной кровью рясы. Мужчина был крепок телом, но очень бледен. После того как рану отмыли от коросты и грязи, Соль свел ее края и наложил тугую повязку. Кровотечение остановилось.
До вечера еще раз сменили повязку. Монаха непрерывно поили отварами трав, потом бульоном из подбитого камнем бурундука.
- Не оскорбится святой отец, когда узнает чем ты его кормил? - ехидно поинтересо-вался Лерн у Гарета.
- Подумаешь, оскоромился! Зато живой.
К вечеру стало ясно - человек выживет. Настроение у всех заметно поднялось. Одна Гизелла косила печальным глазом, на завернутое в одеяло тело.
Роберт остановил Хагена:
- Колокольчики больше в ушах не звенят?
- Что? Какие кол… - Хаген споткнулся, потом несколько раз тряхнул седой гривой, будто проверяя.
- Тихо, - сказал растеряно, - даже не заметил, когда оно прошло.
- Спать хочешь?
- Спасу нет!
- Иди, ложись. Дежурить сегодня не будешь. Я твою стражу отстою.
- Так не пойдет. Сейчас высплюсь, под утро тебя сменю.
- Нет! Ты мне завтра нужен свежий и бодрый.
Хаген посопел, но спорить не стал. Забрался в шатер, повозился немного, что-то бурча, и затих.
Монах пришел в себя, когда ночь превратилась из черной в серую. Вокруг лежала не-проницаемая вязкая мгла, в которой вязли любые звуки. Туман полосами расползался по подлеску.
Поднимется вверх - к ведру, ляжет, впитается в землю - к ненастью.
Роберт сидел у костра, прикрыв глаза. В такой тишине приближение любого существа услышишь издалека. Можно было чуть расслабиться.
Шевеление закутанного в одеяло тела сразу привлекло его внимание. Человек пытался высвободиться.
- Давай помогу, - пересев поближе Роберт начал осторожно распеленывать монаха.
- Подняться надо.
- Тебе бы пока не вставать, святой отец.
- Нужду справить… Сил нет терпеть.
Монах поднимался долго. Сначала со стоном перекатился на живот, потом встал на четвереньки и только оттуда с помощью Роберта утвердился на трясущихся ногах.
- Давай, прямо здесь.
- Нет, отойду.
Обратную дорогу от кустов к костру монах прошел почти без посторонней помощи, но на одеяла рухнул как подкошенный. Роберт, прикрыв его от утренней сырости попоной, подбросил дров в огонь. Вскоре хриплое, прерывистое дыхание болящего выровнялось. Но святой отец не заснул. Из вороха тряпок поблескивали темные, глубоко запавшие глаза.
- А ведь я тебя знаю. Ты - Роберт Парижский, - прошептал он неожиданно. - Сна-чала у Готфрида в авангарде был, потом с Танкредом воевал, потом ушел на границу.
Гово-рили, там и сгинул.
- Не сгинул. Ты, выходит, тоже в Палестине побывал?
- Три года как вернулся.
- И сразу в монахи?
- Нет. Помыкался сперва, - и глухо замолчал.
Кто бы другой, а Роберт допытываться не стал.
- Сейчас в монастыре?
- Послушник. Настоятель на постриг разрешения не дает. Говорит: в вере до конца не утвердился.
- Тонзура-то откуда?
- Сам выбрил. За то на меня отец Адальберон епитимью наложил: три ночи молиться в монастырской часовне, потом обойти окрестности со словом Божьим.
- Одного отправил?
- Епитимья, она на то и дается. Да я не в претензии. Пошел с легкой душой. Год за стенами просидел. Так мне там все надоело!
- Часто вас по окрестностям посылают?
- Я - первый за год. Слух прошел нехороший. Шалит кто-то в округе.
- Кто, не знаешь?
- Теперь-то знаю. В лицо видел. Только откуда они вылазят… не уверен пока.
- Тебя как величать-то, святой отец?
- Теобальт, я, вассальный рыцарь барона Конрада Монфора. Был. А сейчас, сам не знаю - кто. Ни Богу - свечка, ни черту, прости Господи, кочерга.
Бывший вассальный рыцарь замолчал, переводя дыхание.
- Я тебя буду звать: отец Теобальт.
- Нельзя. Непострижен.
- Да кто нас в лесу услышит?
- Он, - послушник ткнул пальцем в небо.
- Не все ли Ему равно, как один воин обращается к другому? - усмехнулся Роберт.
- А не богохульствуешь ли ты, сыне?
- О, слышу голос священнослужителя!
Теобальт только крякнул.
ALLIOS
Вначале своего негаданного путешествия, выставленный за ворота обители отцом Адальбероном с посохом в руках да малым узелком, в котором одиноко болтался кусок ле-пешки, послушник Теобальт двинулся по натоптанной тропе в обход баронских владений Барнов к единственному знакомому в округе месту - Дье. В этой деревне они останавлива-лись, когда год назад вместе с монахом-провожатым шли в монастырь. Легкая, желанная до-рога по летнему, пронизанному светом и теплом лесу, сама стелилась под ноги. Не смущала даже перспектива двух ночевок в лесу.
Надо было год сидеть за сырыми, недавней постройки стенами, чтобы по-новому взглянуть на товарной мир. Если бы год назад Теобальту сказали, что взрослый, битый жиз-нью мужчина и воин не из последних, по-детски начнет радоваться каждой травинке - не поверил бы.
- Вот славно-то, - твердил он, то и дело останавливаясь у цветущего орешника или, склонившего набок головку колокольчика. Славно - блеск ручейка в чистой зелени.
В светлом полуденном мареве и покое леса растворялись боль и горечь, накопившиеся еще в Палестине и тоска, присоединившаяся после возвращения на руины, бывшие некогда его домом. Надо было год прожить в склепе, который по недоразумению назвали монастырем, чтобы вновь почувствовать себя живым.
Дорога до Дье показалась вдвое короче, чем в прошлом году. Вечером он сноровисто разводил костерок, ломал мягкий лапник, кидал на него охапками свежую, до головокруже-ния пахнущую траву, падал в нее широко раскинув руки и вдыхал полной грудью чистый ночной воздух.
Дье встретило послушника настороженно. Он и в первое посещение не заметил у посе-лян большой радости от присутствия духовных особ, сегодня же, только за топоры не похва-тались.
Крестьянин на ближнем к лесу подворье, не сказав слова в ответ на приветствие, мот-нул головой - проходи - и подался к дому, на пороге которого топтались двое крепких пар-ней. Дальше ворота просто запирали перед носом послушника. Только в одном месте ему сунули в руки кусок засохшей лепешки.
Теобальта узнал староста. Иначе опять пришлось бы ночевать в лесу теперь уже на го-лодный желудок. Худой, невысокий, средних лет виллан с маленькими, близко посажеными глазами, вспомнил, что они останавливались на его подворье прошлым летом.
