Алена Даркина - Светлые очи мага Ормана
Диригенс полностью сосредоточился на битве. Зар – воины, снова зар – снова воины. Он напряженно следил за действиями Ланселота. Иногда всматривался во тьму по другую сторону поля. Удача вновь улыбнулась ему. Получится! У него непременно получится победить. И тут же ехидный смешок:
– …Ученик не выше учителя. Сумасшедший учитель – сумасшедший ученик!
«Опять он насмехается над наставником! – оскорбился диригенс. – Как смеет он говорить такие слова об этом святом человеке?» Мысли невольно отвлеклись от Раныда.
У Мар-ди всплыл в сознании волнующий момент – его посвящали в диригенса. Старик Бадиол-Джамал тогда был жив. Мар-ди стало жаль его: наставник не смог добиться высокого звания. Но когда Бадиол-Джамал подошел к нему и с радостными слезами поздравил бывшего ученика – жалость ушла. Разве в звании дело? Разве не радует тот факт, что еще кто-то присоединился к служителям Света, поэтому еще немного – и орден сможет изгнать тьму из каждого уголка вселенной, не будет силы, способной им противостоять…
Будучи минарсом, Мар-ди путешествовал по мирам, вербовал минервалсов, как когда-то обратили его. После повышения обосновался при храме, воспитывал других минарсов. Мар-ди присутствовал на погребении праха Бадиол-Джамала – его сожгли в одном из миров, который пытался просветить орден – Гоште. Славная жизнь, славная смерть… Теперь он понимал чувства старика так хорошо, как никогда. Если бы его ученики смогли сделать больше, чем он – это сделало бы его счастливым. Ведь главное не в том, чего добился именно ты, а чего добились они вместе. Сколько света принесли во вселенную…
Еще один бросок зара и Мар-ди замер от ужаса: Ланселот знал, что делал – в размышлениях диригенс стал рассеянным, перестал контролировать зар – и пожалуйста – белый воин присоединился к первым двум, а черные заняли ключевые позиции, не позволяя его отряду сделать ни одного шага по полю. Конечно, не все еще потеряно…
Диригенс поторопился бросить зар, чтобы что-то исправить, но… Не может быть! Ек-эк. А черный рыцарь надменно усмехается – наверняка так же, как его повелитель. Никому из отряда нельзя сделать ни шага, а тройка первых рыцарей уходит все дальше и дальше. Черные встали стеной. Один шанс из шести, что ему удастся выбраться из этой ловушки. Нет. Ни одного шанса.
Диригенс потеряно смотрел на поле. Потом на зар. Вслед за этим мимо бриллиантов, не обращая внимания на точки-глаза зара, потемневшие в предвестии беды. «Где ты, Ланселот? Как бы я хотел увидеть тебя… Впрочем, зачем? Этот управитель не знает пощады. Он не может щадить, ведь проигрыш означает для него потерю мира»
– А как бы поступил ты? – услышал он голос.
О да, он поступил бы так же – сражался бы до конца. Но… Но он никогда не стал бы Управителем. Не потому что не способен на это, а потому что уверен: те, кто берет на себя смелость творить миры, подлежат осуждению. Есть один Творец, а все прочие – жалкие подобия, оскверняющие вселенную.
– Ты ошибся, Ланселот, – выдавил он, наконец. – Ты ошибся в тот момент, когда взял на себя смелость сотворить мир. Ты не должен был этого делать. И мы это исправим.
– Вам придется постараться, – Ланселот не насмехался. Не проявлял самоуверенную глупость, недооценивая врага. Он произнес фразу веско, как воин, готовый к сражению. Мар-ди оценил это – им действительно придется постараться.
16 июня (35 Дождливого), около восьми вечера
Второе перемещение Ариса прошло не так удачно, как первое – сказывалась усталость. Он пытался выполнить две задачи: во-первых, попасть ближе к замку, во-вторых, так, чтобы его не заметили. Для этого минарс выбрал небольшую расселину рядом с дорогой, ведущей в замок, где стражи не смогли бы рассмотреть, что творится внутри. Позже, когда он отдохнет, для дальнейшего пути наложит на себя заклинание невидимости и сможет прямиком попасть к Иситио – правителю горных эльфов находящегося с магом Орманом в состоянии военного перемирия. Ничего, Арис сделает все, чтобы это противостояние переросло в полноценную войну…
При телепортации он все рассчитал правильно, но… Пещера оказалась не с плоским дном, а полого уходила вниз. Так что, переместившись чуть дальше от входа, ноги, попав на наклонную поверхность, поползли в пропасть. Он еле успел отбросить посох и, срывая ногти, вцепился в камни. Падение прекратилось, но Арис боялся шелохнуться. Это надо же так влипнуть? Все тело пылало от использования магии, из-под пальцев сочилась кровь. Посох валялся где-то на дороге. Кто-нибудь пройдет – и прости-прощай верный друг. Но этого мало – сегодня тридцать пятое Дождливого, надо быть в замке до заката, а осталось всего-то около получаса. Или как тут у местных? Десять песен. Минарс заставил себя успокоиться.
«Первым делом надо остыть, – скомандовал он себе. – Когда кожа не будет так пылать, силы появятся, чтобы выбраться». Он прижался к скале щекой. Камень прохладный, значит, его союзник. Так в детстве он прижимался щекой к ледышке, после разгоряченных боев за снежную крепость. Только ледышку выбирал гладкую, а камень неприятно царапал кожу.
Он перебрал в памяти события, которые помогут остыть… Блины! Они горячие, но это неважно. Главное – приятное воспоминание. Мама пекла рано утром. Арис просыпался от сладко-жареного аромата и пулей летел в кухню, а на столе, покрытом скатертью (красные полоски на белом фоне), стояло большое плоское блюдо – самое большое в доме. На нем лежали огромные желто-коричневые, блестящие от масла блины. Если сидеть в тени, заметно, как от них подымается светлый парок. Рядом на столе глубокая тарелка. В ней яйца. Мама варила их чуть жиже, чем в мешочек. Ломала сверху скорлупу, вычищала чайной ложечкой содержимое в тарелку, солила и тщательно перемешивала. Поскольку яйца недоваренные – желток жидкий. В нем плавают кусочки вареного белка. Берешь гигантский блин, сворачиваешь треугольником и макаешь в жидкое яйцо. Пока мама отвернется, чайной ложкой кладешь начинку в рот. Если мама заметит – не страшно. Погрозит пальцем, но великодушно скажет:
– На таких едоков и пять яиц мало. Не блины с яйцом едят, а яйца с блинами.
По малолетству он не ощущал в чем разница. Он осознавал одно: блины с такой начинкой – это потрясающе. А вот Яна этого не понимала. Чуть не в первый день совместной жизни заявила:
– Если любишь такое – вари и ешь без меня. Мне смотреть противно. Зачем он вспомнил про Яну? Он же про блины вспоминал.
Блины – это солнечная погода круглый год. Они никогда не ели блины в грозу или снегопад. Может, тут действовала какая-то магия? Начинает мама замешивать тесто на блины и погода меняется: тучи развеиваются, выходит солнце…
