Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — король-консорт
— Этот щит защищает не меня… это чтоб вы не повредились, ваша светлость!
Ее лицо чуточку изменилось, я понял, что она силится улыбнуться, но не получается, только выражение глаз изменилось, словно готова сказать нечто очень важное, однако пока не может.
— Признайте, — сказал я, — себя моим вассалом. Вы графиня, я — король. Это будет только правильно… ну, в пределах особо расширенной нормы. Для избранных. Чернь не поймет, ну и не надо, переживем. А я в ответ на ваше признание помогу заговорить, а то и запеть. Мне кажется, у вас, милая графиня, голос должен быть достаточно музыкальным… Тихо-тихо, не так пылко!
Она продолжала медленно приближаться ко мне, все время улыбаясь, счастливая улыбка на кукольном личике, ни единой мысли в черных глазах. Я с содроганием сообразил, что это все-таки не живой человек, а если живой, то уже не человек, хотя от женщины многое и не требуется, но это вроде бы уж чересчур, Фелда была хоть и холодная, как лягушка, но живая, да и в ту дикую жару как-то извинительно…
Не прекращая улыбаться чисто и бездумно, она протянула ко мне руки с острыми загнутыми когтями.
Я поспешно отступил и сказал с предостережением:
— Эй-эй, ваша светлость, вы хоть и красивая женщина, но я целомудреннее Иосифа, могу и поддаться, но не сразу, должен как-то и поломаться для приличия…
О том, что я женат, благоразумно промолчал, обе мои женитьбы какие-то странные, одна половинная, вторая вообще почему-то вызывает усмешки даже у женщин, про мужчин вообще говорить не хочется.
Барьер снова удержал ее, лицо зло искривилось, она вскинула руки и сжала кулаки.
Я вздрогнул, за пределами освещенной свечами пентаграммы быстро и резко начало темнеть. Из узлов выползла даже не тьма, а клубящаяся чернота, двинулась со всех сторон в сторону центра.
Ведьма повернула ко мне торжествующее лицо. Тьма, как черный туман, ползет ко мне торжествующе и неспешно, я слышал странный шорох, как будто чернота вся из песка… а еще это похоже на тысячи змей, что ползут и трутся друг о друга чешуйчатыми телами.
Напирающая тьма ударилась о линию, отпрянула, снова приблизилась. Я со страхом увидел, что уже не страшится, пытается сдвинуть, сломать, продавить брешь, сзади наползают новые волны, поднимаются выше, и я оказываюсь окруженный тьмой, словно в глубоком колодце.
— Ну зачем? — сказал я почти не дрожащим голосом. — Мы же разумные люди. Мне тоже, если подумать, лет тысяча… в смысле, мы оба из других эпох, что на тысячи лет отстоят…
Быстро и страшно вспыхнул багровый огонь вокруг очерченного на полу круга, в который заключена пентаграмма, лохматое пламя с ревом накинулось на незримую стену, и я с ужасом увидел, что стена начала медленно подаваться, и затем раздался хрустальный звон, и на пол посыпались осколки этой стены, что при исчезновении обрела материальную форму.
— Графиня, — крикнул я в страхе, но держа голос укоризненным, — совсем говорить не желаете?.. Это же дикость, люди должны уметь договариваться!.. Тем более самец и самка…
Огонь вокруг меня полыхает зловеще-багровый, все помещение как в аду, свечи исчезли, стены тоже красные, а наши угольно-черные тени прыгают и словно Дерутся сами по себе.
Она протянула мне руку тем призывным жестом, от которого не посмеет отказаться ни один мужчина, даже если напуган, подобно мне, и я понял обреченно, что между нами уже нет никакой защитной стены…
Медленно, словно борясь с собой, я поднял руку, ноги как деревянные, она улыбнулась победно.
Наши ладони встретились, я успел увидеть на ее лице выражение, какое видел только у своего ручного богомола, когда тот поймал кузнечика и собирался сожрать.
Ее лицо тут же дико исказилось, она вскрикнула, в агонии закидывая голову, попыталась выдернуть руку. Я держал крепко, сжимая в настоящем мужском рукопожатии, пусть она и леди, даже графиня голубых кровей, сейчас даже поцеловать могу, я такой, наглею быстро, а она кричала все страшнее, ее тело забилось в судорогах, начала опускаться на пол, затем взвилась в воздух, но я не отпускал, и она, дернувшись пару раз, не смогла освободиться и рухнула вниз.
От кисти по моему телу побежал багровый огонь, я сцепил зубы и приготовился терпеть, потом подлечусь, однако пламя почти не жгло, зато белоснежная рубашка графини вспыхнула и сгорела, как бумага, тут же загорелась ее кожа.
Я сцепил челюсти и смотрел, как очень быстро плавится ее плоть, и капает на пол, как воск красного цвета. Только кости еще держатся, хотя истончаются на глазах.
Когда рука отломилась в локте, я наконец разжал пальцы. Тонкие косточки ссыпались на пол, на моей ладони остался гореть золотом крохотный крестик, подаренный аббатом Бенедерием.
Он даже не разогрелся, но я вернул его в карман с той осторожностью, будто прожжет там все, пусть даже дважды спас мне шкуру, но инстинктивно не доверяю ни магии, ни святости.
Прекрасная графиня Карелла Вопрошающая, урожденная фон Кенигсегг-Аулендорф, рассыпалась на чистейшие белые перья, словно их обронил ангел. На полу образовалась целая гора, однако тут же осела, рассыпалась в мелкую серебристую пыль, а та заискрилась печально и медленно исчезла.
Вокруг меня все еще полыхал огонь, быстро опускаясь к полу, воздух нагрелся так, что едва не начали трещать волосы.
Я побаивался, что вот-вот вспыхнет одежда, непристойно будет возвращаться голым и с пятнами копоти по всему телу. Если кто-то увидит, на тему консорта и консортизма добавится шуточек, однако огонь погас, не оставив следа. Непростой, значит, огонь.
Молитвенник так и остался нераскрытым на краю каменной плиты у гроба. Я посмотрел на него с укором, сунул под мышку и быстро пошел к двери.
Она оставалась неподвижной, я толкнул ее ногой, заскрипело надсадно, пришлось пнуть еще. Дверь так и осталась распахнутой, я оглянулся уже со ступенек, внизу полное запустение и такое ощущение, что дверь эта так и стоит сотни лет.
За всю дорогу обратно никого не встретил, что и понятно, охраняется только периметр, дверь своей комнаты открыл тихохонько, задерживая дыхание.
Бобик приподнял голову, оглядел меня с головы до ног, хотя вообще-то у него главное запаховое зрение, еще в коридоре меня увидел, а глаза у него так, для контроля.
— Спи-спи, — велел я шепотом.
Он уронил голову на пол и послушно заснул. У меня мелькнула мысль, что надо бы его было взять с собой… хотя нет, графиня — не монстр, в разборки между людьми я вмешиваться не разрешаю, только с чудовищами, да и то, если мне грозит большая беда.
— Спи, — повторил я.
Леди Карентинна раскинулась в невинной и блаженной наготе, дыхание ровное, румянец на всю щеку, крепенькая и здоровенькая настолько, что можно принять за крестьяночку, выросшую на свежем молоке и физической работе.
