Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — граф
Леди Элинор слушала, как дивную сказку, глаза разгорались, на щеках выступил яркий румянец, а тонкие губы стали полнее, рот чуть приоткрылся, делая из отвратительно умной красивую дурочку.
Вдруг она вздрогнула, глаза расширились, словно только сейчас увидела, что разговаривает, как с человеком, с обыкновенным простолюдином, от которого пахнет коровами и закрученными хвостами.
— Иди!.. — сказала она резко. — Я занята. Когда понадобишься — позову.
Я торопливо и с облегчением поклонился.
— Как скажете, ваша милость. Ваше дело — приказывать, наше — выполнять.
Я отступил, но у дверей меня догнал ее властный окрик:
— Постой!.. Снизу тебе долго бежать, а я не люблю ждать. Особенно — слуг. Скажи Мадине… ты ее узнаешь по вздернутому заду, вы все в первую очередь задницы рассматриваете, или Хризии… ну, эта не так доступна, что я велела перевести тебя в гостевую комнату. Это на третьем этаже.
Я поклонился еще раз, отступил и, перешагнув порог, осторожненько прикрыл дверь. На третьем — это повышение из челядинцев в приближенные слуги, но хорошо это или нет, это зависит от расположения Кристалла Огня. Если он у нее в покоях, то я к нему ближе, а если нет, то из этой соседней комнаты труднее будет выбираться, не вызывая подозрений. К тому же жить всего на этаж ниже означает быть готовым в любой момент предстать перед ее очи для расспросов о моем скрытом королевстве.
Я торопливо сбежал вниз, в холле пусто, только полыхает мартеновской печью огромный камин, вышел во двор, жаркое солнце окатило с головы до ног, в глаза ударил блеск стали, звон, лязг, яростные выкрики — боязливо отступил к дверям и прижался спиной. Под жарким солнцем красиво и мощно сражаются Винченц и Адальберт, за ними жадно наблюдает Раймон, инстинктивно дергаясь, повторяя их удары. Винченц в доспехах, настоящий рыцарь, Адальберт обнажен до пояса, мощные мускулы легко и красиво играют под загорелой кожей, меч порхает в длинной руке, под удары клинка Винченца всякий раз прыгает щит, а своим мечом Адальберт то и дело то легонько стукает Винченца по шлему, то тычет острием под ребра, однажды дал подножку, а пока тот с проклятиями поднимался, нанес пару ритуальных ударов в шею.
Наконец Винченц с градом ругани опустил меч, сбросил шлем. Лицо красное, в каплях пота.
— Ты жульничаешь, — обвинил он.
— Как? — спросил Адальберт с интересом.
— Ты без доспехов! Тебе легче двигаться!
— Сражайся и ты без доспехов, — предложил Адальберт. Глаза его смеялись. — А мечи заменим палками потолще.
Винченц содрогнулся.
— У меня еще с прошлого раза синяки не прошли!.. Нет уж, нет уж. Раймон, прими доспехи.
Раймон бросился помогать снимать железо, Адальберт оглянулся на меня.
— Работа не волк, — сказал он с лицемерным сочувствием, — пристрелить нельзя. А жаль, верно?..
Он сам захохотал, Винченц засмеялся, а Раймон, сложив доспехи горкой, взял меч обеими руками, держа лезвием вверх, слегка согнул колени. Лицо торжественное, просветлевшее, как же, меч в руках, да еще какой меч, мечта любого мужчины. Такая же точно, как у любого ягненка, когда он мечтает обзавестись крепкими рогами и вот наконец обзаводится ими, и теперь уже не беззащитный ягненок, а баран, баран!
Я смотрел на вдохновленное лицо, ощутил угрызение совести, зачем я так грубо, ну не баран он, не баран, а теленок, отрастивший рога, и теперь он сам может бодать других и грозно реветь, сверкая налитыми кровью глазами.
Раймон повертел меч обеими руками, сделал несколько выпадов, а Винченц произнес подбадривающе:
— Давай-давай, привыкай. Скоро и тебе придется обучиться всему. И запомни, ты не убиваешь. Убивает оружие, врученное хозяйкой. Она за все в ответе.
Раймон взмахнул мечом раз-другой, увидел мое лицо.
— Не хочешь попробовать? — спросил он дружелюбно. — Это так здорово!
— Я мирный человек, — ответил я.
— А если придут враги? — спросил Раймон воинственно.
— Кто к нам с мечом придет, — ответил я, — тот в орало и получит.
Он не понял, зато заинтересовался Адальберт, переспросил:
— Как-как ты сказал?
— Кто к нам с мечом придет, — пояснил я, — с тем мы, пожалуй, справимся.
Он посмотрел на меня очень внимательно.
— Ого, как ты уверен… А чего тогда опасаешься?
— Колдовства, — признался я честно. — Вот уж чего боюсь так боюсь.
Они даже не переглянулись, а как-то одинаково помрачнели. Гордость не позволяет признаваться, что и сами страшатся колдовства пуще всего на свете, это я могу сказать честно, я ведь простой, а им нельзя, они — воины.
Я обошел их, выказывая всяческое почтение, оружие порождает власть, как сказало само красное солнце, поспешил к распахнутым дверям кладовок. Там крестьяне разворачивают подводы, стараясь подать задом к раскрытым воротам. Маклей уже стаскивал мешки с зерном, я подбежал, присел, Маклей взвалил мне на плечи обволакивающую тяжесть, я заторопился в кладовую.
Ступеньки полустертые, я спустился кое-как, двое в полутьме сняли мешок, один сказал со смешком:
— Ну как тебе у нас?
— Я бы охотнее поработал слугой, — сказал я с натугой, перевел дыхание и закончил: — Народа.
Они не поняли, я разъяснять не стал, но, когда принес второй мешок, один сказал жизнерадостно:
— Работа не волк, верно? Бегает медленно.
Я огрызнулся:
— Как ни работай — всегда найдется козел, что работает меньше, а хозяйка его считает лучшим!
Человек захохотал, глаза проморгались, я узнал Ипполита.
— Утро вечера мудренее, — сказал он, — поэтому утром так не хочется вставать на работу.
— Я люблю свою работу! — возразил я. — Могу часами на нее смотреть.
Пока поднимался наверх, снизу сопровождал дружный хохот. Похоже, взаимоотношения мои с челядью налаживаются.
Маклею я сообщил, что работа облагораживает человека, а безделье делает его счастливым, но тот не понял, уже устал, голова не варит. Подъехали еще две телеги с зерном, возчик не смог подать телегу задом близко ко входу в кладовку, Ипполит привел еще Жака, длинного нескладного челядина, совсем еще молодого, но настолько унылого, будто переживает крушение империи. Вчетвером дело пошло быстрее, Ипполит с Маклеем опускали нам на спины мешки, мы с Жаком носили по ступенькам в подвал с низким потолком и укладывали в штабеля.
Жак кряхтел и горбился под тяжеленными мешками, пыль покрыла волосы и ссыпалась с ушей. Я вспомнил сынка леди Элинор, поинтересовался:
— Жак, у тебя была такая непыльная работенка!
Он повернул вспотевшее лицо.
— Какая?
