Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — граф
Ее лицо выразило сильнейшее недоверие, даже абсолютное непонимание. Я сказал торопливо, пока не превратила в лягушку:
— Можно у вас спросить?
Она сказала с нетерпением:
— Не спрашивай разрешения, спрашивай сразу!
Я испугался, замотал головой.
— Как можно, ваша милость! Мы ведь тоже возле замка иной раз терлись, видели обхождение благородных! Они слова прямо не скажут, а все с выпендренами да с вы… гм… выкрутасами, во!.. И раз уж вам отвечаю, благородной госпоже, я не должен поганить ваши благородные чистые уши простонародной речью…
Она рявкнула, как рассвирепевшая львица:
— Я тебя сейчас в жабу!
— Только не в жабу, — взмолился я. — Лучше в лягушку, если можно, но только не в жабу! Я жаб боюсь, от них бородавки… Ваша милость, я хотел спросить, вы сколько раз видели чародея в зеркале?
Она ответила со злостью:
— Раз двадцать, не меньше. А то и тридцать!
— И как он был одет?
Она задумалась на миг, пожала плечами.
— Обыкновенно. Как и сейчас. Серый плащ, багрового цвета шляпа, коричневые сапоги…
— Всегда? — спросил я.
— Всегда, — ответила она, все еще недоумевая. — Ну и что?
Я воскликнул ликующе:
— Ваша милость, он ленится одежду переменить, а вы про морду лица речете!.. Это вы в день пять раз платья меняете, у меня в глазах рябит, у вас туфли на глазах в сапоги перетекают… а это, видать, непростое заклятие, вон вы как тщательно кольца и серьги подбираете, чтобы все соответствовало… Что ж вы свои привычки-то на мужчин переносите? Да мужчина, если он раз в неделю рубашку сменит, уже вроде и не мужчина, а если волосы начнет расчесывать да прыщи высматривать, то у него что-то с ориентацией неладное… да не в пространстве, не в пространстве.
Глава 11
На ее кукольном лице медленно проступило озадаченное выражение, затем без всякого перехода губы изогнулись, лицо стало злобным, как у химеры на соборе Парижской Богоматери.
— Я знаю, — прошипела она, — чувствую, он многое мог бы сделать… для меня! Но эта сволочь обращает на меня не больше внимания, чем…
Она запнулась, подбирая слово, чтоб не слишком оскорбительное, но и показывающее, какая сволочь этот маг в зеркале. Я сказал осторожно:
— Чем вы на своих кошечек?..
— Я их хотя бы кормлю, — возразила она яростно. — И разговариваю!
— Тогда, — сказал я торопливо, — как на дивную и прекрасную картину? Он любуется вами, но разве с картиной разговаривают? Не больше, чем с аквариумными рыбками…
Она спросила настороженно:
— Что за рыбки?
Я сказал виновато:
— Да у господ дома такой небольшой бассейн… а в нем рыбки невиданные, красивые, никогда не думал, что такая красота на свете есть! Все ими любуются, когда видят.
Она отмахнулась, а я сказал себе, что еще раз так проболтаюсь, и вся моя паладинность не спасет меня от пыточного подвала. Без меча, молота и лука я полный нуль, а еще Пес с Зайчиком ждут меня в лесу, даже на свист не прорвутся в подвал, только сгинут. И всему виной будет мой дурной язык.
— Может быть, — предположил я поспешно, — сделать перед зеркалом на глазах мага что-нибудь совсем уж необычное? Даже непристойное?
Она отмахнулась.
— Думаешь, это не приходило в голову? Но если он будет оскорблен или шокирован? Вдруг вовсе прекратит контакт… хотя его и так нет, но вдруг вообще закроет зеркало?
Я подумал, предположил:
— А что, если он вас просто не видит? А когда подходит к зеркалу, то чтобы прыщ рассмотреть, брови причесать…
Она покачала головой.
— Нет, наши взгляды встречались. Пару раз он усмехнулся… убила бы за такую ухмылочку! Как будто увидел деревенскую дурочку, вымазанную в саже и покрытую коростой!
— Это с ним что-то не в порядке, — предположил я. — Есть мужчины, что не женщин любят. Правда, в нашем случае все отпадает, вам нужно, чтобы он заинтересовался именно вами. Что ж, смелее меняйте платья! Попробуйте пирсинг…
Она спросила с вялой злостью:
— Это что?
— О, — сказал я, — ничто так не украшает женщину, как пирсинг! Она сразу превращается в сверкающую драгоценность.
В ее широко расставленных глазах мелькнула заинтересованность.
— Рассказывай!
Я вздохнул и начал рассказывать. Помянул, что женщины всегда стараются выглядеть нарядно, она об этом, наверное, уже слыхала, а если нет, то я ей эту новость выдаю охотно и бесплатно, как своей хозяйке. Для нарядности они умываются почти каждый день, моют волосы, красят их, даже тело раскрашивают, чтоб как у аквариумных рыбок, одеваются как-то не по-человечески, нацепляют кольца, браслеты, бусы, серьги, брошки, ожерелья… а сейчас в замке господ все женщины наперебой вставляют серьги не только в уши, но и в ноздри, брови, щеки, в пупок, вымя и даже, простите, ваша милость, но в самое что ни есть срамное место…
Ее брови поползли вверх, слушала в великом удивлении и только на «срамном месте» нахмурилась, переспросила она в раздражении:
— Срамное? Почему срамное?.. Что за глупости?
— Интимное, — поправился я. — Это и называется пирсингом, когда серьги не только в ухах, но и… не только.
Брови так и остались высоко вздернутыми, некоторое время размышляла, прикидывала, в глазах появилось задумчивое выражение.
— Надо будет попробовать… Куда, говоришь, вставляют первую брошку?
— В пуп, — сказал я авторитетно. — Дело в том, что знатные леди летом иной раз выходят в таких платьях, что и не платья вовсе… Словом, верх как у платья, низ тоже как у платья…
Я путался, мямлил, разводил руками, она начала раздражаться, прикрикнула:
— Что ты мелешь? Если низ как у платья и верх как у платья, то что это, если не платье?
Я промямлил жалко:
— Да я уж и не знаю, что господа учудили… Там на пузе голое место! Да, платье как платье, а пузо совсем голое!.. Это чтобы брошку все видели. Мужчинам это особенно нравится…
Она проворчала, но глаза блеснули заинтересованно:
— Еще бы!
— Не ради брошки, — возразил я. — Кто из мужчин на нее обращает внимание?.. Но если женщина вставляет в пуп бриллиант, то она старается, чтобы живот был красивый, а не как у стельной коровы. И чтоб на боках не висели валики жира. Без пирсинга она все прячет под платьем, а с пирсингом поневоле пузо подтягивает, жир сгоняет, складки убирает, кожу мажет кремами, чтобы стала моложе…
Леди Элинор слушала, как дивную сказку, глаза разгорались, на щеках выступил яркий румянец, а тонкие губы стали полнее, рот чуть приоткрылся, делая из отвратительно умной красивую дурочку.
