Дороти должна умереть - Пейдж Даниэль

Остальные фигурки сами по себе заняли положенные места. Гм, а может, истинная сила Гламоры не в этикете, а в каком-нибудь особом ведьминском ОКР^[6]?

На этот раз я подчинилась и присела-таки на стул, но в тот же момент отвернулась от зеркала, чтобы взглянуть колдунье в лицо. Она распустила свой замысловатый пучок, и волосы роскошными волнами упали на плечи, обрамляя глубокое V-образное декольте лилового платья и подчеркивая грудь. С распущенными волосами Гламора еще сильнее напоминала свою злую близняшку.

— Может, у меня и нет такого особого дара, как у Герт с Момби, зато я могу научить тебя другим полезным вещам, дорогая, — заявила Гламора.

Я вновь потянулась к стеклянной фигурке королевы — та ринулась прочь.

— Порой лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. — Гламора тяжело вздохнула.

Я подняла голову, наблюдая, как она закрыла лицо ухоженными ручками, словно играла в «ку-ку» с малышом, и развела их в стороны. Я охнула. На правой щеке колдуньи зияла дыра в форме полумесяца — через нее был прекрасно виден язык и идеально белые зубы.

— Что с вами случилось? — в ужасе спросила я.

— Семья может причинить нам гораздо больше боли, чем чужие люди. Это сделала Глинда.

— Но почему… Что случилось?

— Она хотела убедиться, что никто больше не спутает меня с ней. Быть точной копией своего противника — большое преимущество, если ты на тропе войны, а она не желала, чтобы у меня имелся подобный козырь.

Кажется, Гламора не смущалась и не стыдилась своего дефекта, но все же показать шрам — большое откровение для такой красавицы. И даже с изуродованным лицом Гламора оставалась такой же прекрасной. Красотой были исполнены каждый ее жест, слово, поступок.

— Почему вы не избавитесь от шрама с помощью Источника? — спросила я.

— Когда мы встретимся, — Гламора с любовью провела пальцами по шраму, — я хочу, чтобы она увидела, что сотворила.

Я покачала головой:

— Я видела ее. Видела то, во что она превратилась. Вы же не думаете, что, увидев вас, Глинда станет молить о прощении, правда?

Может, в глубине души Гламора действительно все еще на это надеется? Надеется, что сестра увидит шрам и раскается? Я мало знала о подобных надеждах, но представляла, каким ужасным бывает разочарование. Гламора рассмеялась так громко и звонко, что мне даже захотелось закрыть ладонями уши.

— Нет больше места прощению. Я лишь хочу, чтобы шрам стал последним, что увидит Глинда, когда я ее прикончу.

Гламора уставилась на меня, ожидая какой-нибудь реакции.

— Но она же вас не убила, — медленно отозвалась я. — Была близка к этому. Но не убила.

— Колдуньи-близнецы крепко связаны между собой. Когда-то я могла видеть, что делает Глинда, могла почувствовать ее боль. Но после того, как она это сотворила, я больше ее не ощущаю. Не вижу. Раньше в меня могли вонзить нож, и она бы умерла вместе со мной. Моя смерть повлекла бы за собой и ее.

— И наоборот? Если бы вы напали на нее и убили, то и сами погибли бы?

— Если бы представилась такая возможность, моя рука бы не дрогнула… Это помогло бы избавить мир от зла.

Я посмотрела на Гламору, которая в этот момент легонько провела пальцами по щеке, — шрам исчез, лицо ее вновь стало ровным и идеальным.

Когда пару дней назад я впервые увидела Гламору, то подумала, что это самое жуткое создание в мире. Просто потому, что решила, будто она Глинда. Но сейчас, узнав истинную Гламору, я, кажется, начинала понимать, что она могущественнее Глинды.

— А теперь начнем, пожалуй? — Колдунья положила руку мне на плечо и мягко повернула обратно к зеркалу.

В трейлере у нас было всего два зеркала: одно, сломанное, лежало в крошечной ванной, а другое, поцарапанное и изогнутое, висело над моим древним комодом. Второе напоминало зеркала из комнаты смеха, оно искажало мое лицо, делая его еще уже, чем оно было в жизни. По возможности я старалась в них не смотреться. Зеркало Глинды было иным. Или, может, я изменилась.

У меня перехватило дыхание. Во взгляде моем было что-то непокорное. Я стала куда упрямее, чем раньше. Разве такое возможно? Дешевая розовая краска уже начала смываться с волос, уступая место грязно-блондинистому цвету.

— Ты очень красивая, — проговорила Гламора без капли иронии или сарказма.

Я попыталась сбежать, но она положила руки мне на плечи и заставила сесть обратно на стул.

— Очень красивая, — повторила она с той же уверенностью, с какой Герт говорила о моей истинной сущности. Словно хотела удостовериться, что я ей поверила. Словно каким-то образом Гламора узнала, что за шестнадцать лет жизни мне ни разу такого не говорили.

С первого дня нашего знакомства Гламора оценивала каждое мое движение по одной ей известным правилам этикета. Добрые слова, прозвучавшие из ее уст, привели меня в замешательство.

— Конечно, внутренняя суть значит многое, Эми. Но у внешней красоты тоже есть своя особая магия.

Она тряхнула волосами, и цвет их поменялся с темно-рыжего на светло-лавандовый и обратно. Потом она коснулась моих волос.

— Какими они были?

— Вам не нравится розовый?

— Когда я впервые увидела тебя, Эми Гамм, то именно благодаря этим розовым волосам поверила в тебя. Ты справишься. Мы справимся.

— Правда, что ли, благодаря им?

Гламора сморщила нос, давая этим понять, что не стоит недооценивать силу волос.

— Когда Дороти появилась у нас в своем легком клетчатом платьице, я уже тогда понимала, что от нее будут одни проблемы.

— Вы знали Дороти, когда она только сюда прилетела?

— В то время мы с сестрой были еще вместе. Пока она не встала на сторону этой девчонки. Думаю, никто, кроме меня, не почувствовал неладное, это ее милое личико настораживало. Но ты… в тебе нет ни капли слащавости, и волосы лишь подчеркивают это.

— Спасибо… наверное, — пробормотала я.

— Это комплимент. Я бы сказала, Дороти ужаснее целого миллиона Момби. Не знаю, как там в ваших краях, но у нас, в Стране Оз, сахар может стать ядом. — Гламора взъерошила мне волосы, как будто стряхивая этим движением мрачный образ Дороти, застывший у нее перед глазами.

— Я хочу оставить его. Мне нравится розовый, — сказала я, но слова прозвучали не слишком уж жизнерадостно.

Пальцы колдуньи пробежали по прядям, подбирая цвет. Сперва волосы стали голубыми, потом зелеными и, наконец, вновь розовыми, светлее облака сладкой ваты, насыщенными и такими блестящими, какими никогда не были даже мои натуральные. Я вдруг вспомнила, как красила волосы над раковиной трейлера всего за пару дней до торнадо. Я думала, что новый цвет волос внесет какое-то разнообразие в мою скучную серую жизнь. И вот оно: моя прическа идеального розового оттенка, а перемен в жизни даже больше, чем можно представить.

Колдунья моргнула, и на моих щеках появился нежный румянец. Моргнула вновь — и губы покрыла темно-красная помада. Еще раз — и на веках изящными полумесяцами расцвели серо-зеленые тени. Снова — и ресницы, казалось, стали длиннее раза в два. И наконец на меня душем посыпались блестки.

Последние напомнили мне о Мэдисон. Мэдисон, стоящей посреди школьного коридора и сияющей, как дурацкий диско-шар… Но потом я заметила, что блеск Глинды ни в какое сравнение не шел с сиянием Мэдисон. Блестки точно знали, куда нужно лечь: слегка осветить скулы и веки, мягко опуститься на плечи и ключицы. Помада лишь подчеркивала макияж. Казалось, на мне нет ни грамма косметики, все более чем естественное. Сверхъестественное.

В зеркальном отражении я заметила Нокса, появившегося у входа в пещеру. Я не видела его с прошлого вечера, когда парень исчез с раненой девушкой.

— Как она… — начала я, поворачиваясь к нему.

Нокс при взгляде на меня разинул рот, как будто лишившись дара речи. Гламора рассмеялась, и чародей вновь обрел голос.

— В порядке, — ответил он, прокашлявшись. — Раны оказались глубокими, но она сильная.

— Как ты вовремя зашел! — У Гламоры загорелись глаза. — Разве Эми не прелестна? — Колдунья подмигнула, правда, я не поняла, мне или парню.